Воспоминания женщины, дважды пережившей войну

И откуда Вдруг берутся силы
В час, когда В душе черным-черно?..
Если б я Была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки В сорок первом.
Помнишь? Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,Раны, Пепелища…
Память, Душу мне Войной не рви,
Только времени Не знаю чище
И острее К Родине любви.
Лишь любовь Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я Не верила в Россию,
То она Не верила б в меня.

Начала свои воспоминания о чудовищной войне в Южной Осетии в августе 2008 года со стихов Юлии Друниной не напрасно. Она знала войну не со слов, она прошла Великую Отечественную войну с 16 лет, она знала цену войне, она воевала и была несколько раз ранена.

Не знаю, действительно, откуда берутся силы в такие тяжкие времена, когда в душе   ЧЕРНЫМ-ЧЕРНО  и не имеешь право опускать рук, ты дочь своего народа. Вспомнила, как пел Владимир Высоцкий:ЭТА НОЧЬ ДЛЯ МЕНЯ ВНЕ ЗАКОНА. Я ПИШУ — ПО НОЧАМ БОЛЬШЕ ТЕМ». Компьютер, в котором живу постоянно с первых дней августа, выдает: Начался штурм Цхинвала, время 23:36.

Война… от ужаса этого слова содрогнулось все мое существо, становится вне себя, потом на какое-то мгновение оцепенела, окаменела…

Кричу сыну Батрадзу, чтобы одевался быстрей. Не представляю, как можно в какие-то секунды объяснить, что произошло и надо срочно ехать в общину. Надо созывать фаедис, собирать людей и что-то делать-делать, предпринять какие-то меры к тому, чтобы остановить войну. Одновременно раздался звонок от Касоева Алана, и я опередила его вопросом «что будем делать?». Конечно, собираться в общине.

Уже сидя в машине, память моментально вернула к событиям первых дней августа 2008г., когда начался массированный обстрел города и власти Южной Осетии организовали срочную эвакуацию детей и стариков из зоны конфликта.

И тут же, перед глазами, как субтитры, промелькнули кадры той далекой, пережитой моей семьей войны, войны 1989-1992гг. 23 ноября 1989года. Супруг с 9летним сыном вывозит нас через грузинские села. Зная супруга, ребята на осетинском посту на выезде из города, отговаривают его не ехать. Но на руках вызов на серьезную операцию с означенной датой. Едем на скорости. У села Ачабети нас окружают вооруженные сваны и сельчане, кто с лопатой, кто с мотыгой, даже женщины. Надо было видеть эту агрессивность, машину облепили со всех сторон, начали угрожать, кричать, проверять машину на наличие оружия. От страха за ребенка, я потеряла дар речи, в голове крутились мысли, как уберечь, как спасти. И в душе мольба к Господу Богу, Пресвятой Богородице: помиловат…помиловать… Прорвались…, состояние было, как после кошмарного сна. Забыла о страхе перед операцией, было только чувство пустоты, провала куда-то в тартара.

Возвращались уже через Дорогу жизни с надеждой на лучшее, мы думали о каких-то судьбоносных переменах и свершениях в нашей жизни. Но нас ждала еще худшая участь. Непредсказуемо долгая, тяжелая, изнуряющая повседневными заботами жизнь с разными житейскими проблемами, фобией войны, паничесКИМ страхОМ за ребенка, родных.

В редкие минуты затишья, мечты уносили к скорейшей райской жизни, к былому Цхинвалу, сокровенной мечте о СВОБОДНОЙ ОСЕТИИ. Но…увы, никуда от реальности не денешься — это были мои секундные иллюзии.

КАК ЖЕ ВСЕ БЫСТРО ПРОНОСИТСЯ В ГОЛОВЕ, УДИВИТЕЛЬНЫЙ МЫСЛИТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС, ЕЩЕ И ЗРИТЕЛЬНО ВОСПРОИЗВОДЯТСЯ!
Мысли перенесли уже к началу 1992года. Все первые дни у меня не было покоя, все время было предчувствие чего-то страшного, непоправимого. В ночь с 5 на 6 января я даже не ложилась спать, бродила по дому как неприкаянная, читать не могла, заняться чем-то для пользы не могла, никак не могла отогнать дурные мысли, что-то внутреннее говорило, что неминуемо будет война, грузины захватят город. Едва забрезжило, я вышла за ворота выглянуть на улицу, что там происходит. Было где-то начало шестого утра. О, ужас, что я увидела!!! От дома до перекрестка метров 100. Перекресток перегорожен какой-то большой махиной, а спереди стояли грузины с собаками, как в гитлеровской зондеркоманде. На улице ни души, как будто город вымер. Забежала домой, накинула шубу, на ходу спящему супругу бросила фразу, что грузины вошли в город и пошла в сторону перекрестка, навстречу врагам.

О Боже, Боже! Куда уходит страх! Приближаясь, я видела грузин в разномастной полувоенной одежде с непонятными воинскими знаками отличия, кто был в тельняшке, кто в кроссовках и все держали собак, собаки непрестанно лаяли.

Мое уверенное приближение вызвало окрики по-грузински: стоять, не идти, будем стрелять и ругательства. Собаки рвались в мою сторону с неимоверным лаем. Чем ближе я подходила, тем агрессивнее становились окрики, и они взводили оружие. О том, что в меня могут, выстрелить я не думала. Тогда я себе представляла героем, думала, что пройду по городу и буду считать количество автобусов, которыми были перекрыты перекрестки со всех сторон и грубо высчитаю, сколько грузин вошло в спящий город. Дойдя до угла Исаака, обогнула магазин, грузины начали еще сильнее скрежетать оружием и кричать гвалтом, чтобы я остановилась, иначе будут стрелять. Я же ругала их вслух, называла бандитами, уродами, кричала, как посмели войти в спящий мирный город. Уже обогнув магазин, в меня начали целиться. Надо было такое придумать, на вопрос «куда иду?», ответить, что это ни их дело, иду на свои объекты. И в тот момент, когда в меня прицелились, я услышала окрик офицера «не стрелять», стоявшего стороны улицы Исаака. В какой-то момент наши глаза сошлись во взгляде. В висках стучало, как молотом, и не оглядываясь я пошла дальше в сторону дома Тореза Кулумбегова по улице Исаака. Там тоже стоял какой-то танк или БРДМ.

Позже, работники магазина, не помню имя ее, но она была, женой Тигиева Умара, Пухаева Соня, которые дежурили ночью в магазине, рассказывали мне с каким испугом и страхом, исподтишка наблюдали за мной, что со мной сделают грузины.

Я шла вперед, как зомби. Тогда еще не сознавая, что была на волосок от смерти. Шла и внутренне меня преследовала мысль, что где-то этого лощенного офицера видела, хотя офицерская фуражка была плотно надвинута на голову, видны были густые седые волосы.

И так я дошла до улицы Сталина, перешла на улицу Тельмана в сторону своего родного Сбербанка. Дальше пошла, как «подпольщица» оглядываясь и, озираясь, прошла город до моста и вернулась со стороны Театральной площади. На площади были люди, среди них знакомые по заводу Эмальпровод. Помню, был Сланов Бекиз и другие. Начала быстро рассказывать, что видела. Мужчины страшно удивились, как я посмела выйти из дому. Там я узнала, что на то момент уже кого-то убили.

Возвращалась я через Пионерский парк, и улицу Ленина обошла со стороны другого перекрестка, со стороны базара. Людей почти не было, редко, кто выглядывал с окна или двери.
Подходя к перекрестку, больше всего меня, удивила своими размерами и страшным видом техника красного цвета, которая с одной стороны перекрывала перекресток.
Опять было «стой», «не проходи», а я кричала, что иду домой.

К этому времени на уровне нашего дома, это чуть выше улицы Исаака собрались соседи, друзья Руслана, супруга, и люди с других районов, которые жили ниже нас. Навстречу мне пошел Царитов Гиви, но чем ближе он подходил ко мне к перекрестку, тем сильнее раздавались окрики «стоять» и на него начали взводить оружие. Я кричала, кричала неистово, разводила руки, чтобы он остановился, что его могут убить.

Дойдя почти до дома, с ходу начала рассказывать, что видела, сколько насчитала автобусов, чтобы грубо помножить на 40-45 мест, чтобы передали военным. А то, страшилище, красного цвета, которое описала, оказалось огромным водометом.

Рассказывая, и отвечая на вопросы, я все время смотрела в глаза Руслана, налитые кровью. Только тогда я поняла смысл слов, налитые кровью глаза. Не успев договорить, я получила страшную оплеуху от супруга, что искры из глаз посыпались. «Да, как я посмела оставить ребенка, ничего не сказав ему, пойти навстречу смерти» — это были его слова.
Потом была баррикада выше нашего дома, туда свезли бетонные плиты и встали грузовики. Наивный народ осетины, как мы могли так устоять, или какой ценой.

Ребята готовили зажигательную смесь, в бутылки засовывали тряпки, ветошь и бензин. Вот все наше оружие.

Пекла тазиками пирожки, а маленький Батрадз разносил ребятам.

Все это вспоминается, как кошмарный ад. Темные южные ночи с трассирующими пулями в небе, напоминали фейерверки, только фейерверки — смерти. Заставленные мешками с песком окна и постоянный страх за всех.

Потом, разорвавшаяся у нашей беседки в саду мина, раненная, ослепшая соседка, и умершая соседская девочка, не поспевшая даже пожить.

Все дни, я возвращалась к мысли, с чего это меня пожалел офицер-грузин. Он казался в мыслях мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, кто бы это мог быть. И только, потом, по истечении времени, меня как озарило. Это был бывший начальник УВД Южной Осетии, Гиви Инджия. Когда-то, в 70годах, мы вместе отдыхали по комсомольской путевке в Венгрии в спортивном лагере, тогда он работал в ЦК комсомола Грузии и был руководителем группы. Мне часто приходилось по работе ездить в Тбилиси, мы созванивались, а потом связь прервалась и мы потерялись. Только, как-то накануне его назначения к нам, где-то в прессе промелькнула его фамилия, как начальника вневедомственной охраны. На одном городском совещании мы столкнулись случайно, оказывается, его перевели к нам, начальником УВД. Конечно, пообщались, вспомнили поездку.

Парень он был высокий, но даже тогда,в молодости у него была белоснежная седая копна волос. Даже глубоко надвинутая на белоснежные волосы фуражка, взгляд, осанка, дали мне возможность вспомнить его. В той войне он оказался моим спасителем, спасибо ему, что сохранил детям мать.

На этом не кончились беды многострадального осетинского народа, нас ожидали еще страшные обстрелы города минометами и пушками, Зарская трагедия и много негатива. Замерзшие несколько десятков стариков в Доме престарелых, умирающие новорожденные младенцы в родильном доме, убийства осетин, поджоги жилых домов, дотла сожженные села. Бесконечные захваты мирных жителей, заживо погребенные люди. Страшно, очень страшно все это вспоминать. И тут же, куда-то исчезавшая гуманитарная помощь, непонимание друг друга, начавшиеся мародерства, разборки. Вдруг повзрослевшие не годам дети, осиротевшие семьи, и беженцы, нескончаемый поток беженцев. Безденежье, даже похоронить убитых не могли по обычаям. В городе оставались те, кто не мог выбраться из города из-за бедности, неимения денег, и места, где можно было бы приткнуться за пределами Южной Осетии.

Говорят, что любая гражданская война порождает много нечисти, но это не успокаивало. По мне война прошла сполна. Тогда я говорила, «что для меня нет разницы, кто меня убьет — грузин-бандит, или осетин-бандит».

Отъезд из Цхинвала в ноябре 1992 года, не стер в памяти все те ужасные годы ожидания лучшей жизни, как в «Синей птицы» Мориса Метерлинка, ожидаемой независимости и свободы. Не забываются, как горел первый грузинский дом на Ленина и суетящийся рядом Торез Кулумбегов, его похищение, как я, «сумасшедшая дура», когда грузины были в городе в здании горисполкома производила обмен денег, помните, была павловская реформа. Мой бьющий через край патриотизм и альтруизм, что надо людям помочь. Проблемы Сбербанка, а потом и Национального банка, для которого готовила все учредительные документы, первый после войны привоз наличных денег через Центробанк России в сентябре 1992 года, а потом — угрозы, рекет.

Боль, пережитого не дала даже забыть комфортная жизнь Москвы, то, что пригласили создать коммерческий банк, председателем которого была, то, что мои консультации ценились, и я была в гуще событий, рядом были окружившие меня любовью и вниманием друзья.

ВСЕ ЭТИ ВОСПОМИНАНИЯ УМЕСТИЛИСЬ В ПРОМЕЖУТОК ПО ВРЕМЕНИ, ПОКА Я МЧАЛАСЬ НА МАШИНЕ ИЗ ДОМУ ДО ЗДАНИЯ МОСКОВСКОЙ ОСЕТИНСКОЙ ОБЩИНЫ НА НОВОСЛОБОДСКОЙ, ДОМ 34/2.

Вот, она община! ЭТА НОЧЬ ДЛЯ МЕНЯ ВНЕ ЗАКОНА. Я ПИШУ — ПО НОЧАМ БОЛЬШЕ ТЕМ…Время близко к половине первого. Открываю двери, и мысли уносят в иной мир, и иное измерение. Голова работает, как мой компьютер, что делать, кому звонить, какие объявления дать на сайтах. Первое, что начала звонить Цхинвал братьям, Юре Бетееву. Братья, как партизаны молчали, успокаивали. Юра сказал, что идет чудовищный обстрел, и с соседями сидят в подвале. В какой-то момент, когда он высунулся из подвала, слышно было, как идет невообразимая стрельба, был слышен грохот. Связь с Владикавказом, мои надрывные просьбы, помочь чем-то. В ответ, что идет большая колонна бронетехники. Обращение к друзьям на сайтах и в блогах, их больше 200 человек, срочно поместить информацию о бедственном положении Цхинвала, когда город весь горит и полыхает, стреляют системы «Град» и кассетные бомбы.
Беда в Москве была та же, что и в Цхинвале, люди спали и спросонья, даже многие не понимали, кто звонит, какая война, где, о чем прошу. Позвонила Олегу Хубецову, чтоб позвонил игумену Георгию, Фатиме Харебовой, прося всех обзвонить большее количество людей. Сделала много звонков по Москве. В промежутках, звонки Цхинвал, каждые несколько минут набирала и набирала Цхинвал. Наш плазменный телевизор в зале повторял одни и те же кадры, одни и те же неопределенные слова, не говорящие о сиюминутной помощи детям, женщинам, старикам, всем людям, которые переживали ужас страшнейшей современной бомбовой войны, и использования системы «Град». Прошло интервью нашего Постоянного представителя Медоева Д.Н, но и до него не могла прозвониться.

Позвонила Тамаре Васильевне и посла за ней Батрадза. Приехал Касоев Алан, игумен Георгий с Олегом Хубецовым, Габараев Сармат, Саурмаг. Каждый связывался с кем-то, людей в это время в общине было мало, но нервозность и несмолкаемые звонки создавали чувство какого-то неописуемого хаоса. Одновременно, мы обменивались информацией друг с другом и думали, что предпринять еще, чем помочь народу, как его спасти. Когда приехала Тамара Васильевна, то попросила ее обзвонить членов Совета, сама никак не могла прозвониться Каболову В.В. ни на мобильный, ни домашний телефоны.

Время на думы в промежутках между моими хождениями между компьютером и залом, звонками, общением со всеми было не так уж много, но мозги делают свое. Караешь себя, бичуешь, что могла сделать хоть что-то. И мысли ускакали опять к началу августа 2008 года. Тогда, в первые дни августа, меня не покидала мысль о том, что в грузины начнут войну в ближайшие дни, и почему-то по внезапности начала войны думала о ночи с 5 на 6 января 1992г. Как мне было тяжко слышать и видеть то, что там происходит.

3 августа у очень уважаемых мной людей был ежегодный праздник, я много думала ехать, не ехать, когда на душе черным-черно. И в последний момент решила, что поеду, там увижу Каболова В.В. и попрошу срочно созвать Совет общины. Не осмелилась к нему подойти, но попросила Танделова Таймураза, чтобы он объяснил, что обстановка крайне тяжелая и Общине надо срочно принимать меры. Был ли праздник в моей душе — это знает Господь Бог.

На утро, 4 августа я рано приехала на работу и начала ждать Тамару Васильевну, когда она придет, чтоб напомнить и созвали Совет. Не работалось, думы были в Цхинвале. Тамара Васильевна появилась к концу дня, присела к телевизору и я с просьбой, что надо позвонить Каболову В. срочно, созывать Совет по Южной Осетии. Она отмахнулась от меня, я ушла с обидой к себе. Через какое-то время она пришла и сказала, что позвонила Каболову, чтобы я на 6 августа обзвонила членов Совета. Срок был поздний, надо было созывать сразу же, но что делать. Обзвонила членов Совета, позвонила Медоеву Д.Н. и игумену Георгию и другим приглашенным. И села писать Обращение, хоть какой-то проект, чтобы был,(ниже я приведу текст), хотя меня об этом никто не просил. Община не была готова к тому, что может быть такая страшная по масштабам и жертвам война. Но, московские осетины и москвичи, начиная, с 8 августа 2008 года сделали очень многое, чтоб остановить войну,приблизить признание независимости Республика Южная Осетия.

Зоя ЦХОВРЕБОВА
http://ksanka46.livejournal.com