Про заморские чувяки, важных госмужей и добрые традиции в стане людей (фельетон)

Свободным и равным было общество у нас, нартов. Не происхождением и должностью выделялся каждый из нас, а личными достоинствами: воинской доблестью, мудростью, мастерством. На собрании жителей округи, Ныхасе, слушали не того из славных нартов, у кого были набиты золотом сундуки, а того, кто своим разумением и жизненным опытом доказал право решать за все общество. И во главе пиршественного стола сидели те, кто мужеством и умом были того достойны.
Но и в войне, и в работе все были равны. Вот, например, тот же доблестный нарт Сослан, заслуживший непререкаемый воинский и общественный авторитет. Много ему за это позволялось. Но не загордился мужественный и осыпанный почестями воин. Скажем, когда понадобилось, стал он общественным пастухом, погнал на дальние пастбища скот из страны нартов, о чем в сказаниях сохранился соответствующий кадæг. И пас его всю лютую зиму, охватившую нашу страну, вдали, на покрытых зеленой травой тучных лугах. И никого не удивило то, что воинский предводитель, каждому слову которого повиновались тысячи воинов, и который сидел на почетном месте торжественного застолья, гонялся за бычками и коровами по пастбищу.
Но не так, к сожалению, у вас людей, потомков наших. Недавно решил я подлечить свои хвори, и спустился в земную лечебницу. Вижу, стоит большой дворец, со сверкающими стенами. И в дверь широкую входит народ разный: мужчины, девы волоокие, старушки согбенные годами и хворями, детки малые. Зашел и я.
Что удивительно, все здесь надевают на обувь синие заморские чувяки. Достал я из-за пазухи медный грош – дали и мне эту чудную прозрачную и легкую обувь. Отошел я в сторонку, присел около женщины, подобной нашей Дзерассе. С тонким станом и бездонными голубыми глазами. Одно было удовольствие наблюдать, как грациозно она смогла облачить свои красивые сапожки в эти синие чудные чувяки.
Но из состояния очарованности меня вывел внезапный шум. Смотрю – в лечебницу шумным отрядом вошли люди. Впереди бежит молодец с пистолетом-дамбацой на боку, а за ним солидный муж, после еще пару провожатых и снова воины вооруженные. Пронеслись они как северный ветер, всех бросив в оцепенение. Уважения достойна страна, когда такой почет старшему. Но что удивило: всех проходящих через врата лечебницы, женщина, сидящая у входа, заставляла обуваться в эти чувяки-бахилы. Мол, занесете на своих ногах заразу к больным, что потом делать. Но эти, по всей видимости, достойнейшие люди прошли прямо в лечебницу, без этой заморской обувки.
Не понравилось мне это, у нас то в нартском обществе все ровны. И обратился я было к почтенной даме, а почему же эти люди не одели бахил. Но она почему-то вмиг испуганно замахала на меня руками: «Да ты старый хрыч, вообще-то знаешь, кто это! Какие бахилы?!». Не удовлетворился я ее порывом, а потому поинтересовался снова, разве на туфлях этих людей, какими бы они почтеннейшими не были, нет заразы? Или они небожители и спустились с небес, где одни нектар и амброзия? Но женщина махнула на меня снова, и сказала, чтобы я шел сдавать свои анализы и не мучил ее глупыми вопросами.
Я, конечно же, пошел, но удивлению моему не было предела. Если уж в этих, простейших, делах не все равны, то что же происходит в делах более важных. А потом, пытаясь оправдательно смоделировать ситуацию, подумал, что может этот достойный муж и его блистательная свита не знали, что на входе в лечебницу надо одевать бахилы. Да и женщина им это сказать не решилась или не успела, а из высокой башни, где подобные госмужи и обитают, таких мелочей и не видно. К тому же может быть у них и денег просто не было при себе, вот они и ломанулись…
Что же касается меня, то принял меня лекарь, выписал микстуры на длинном свитке, поблагодарил я его от щедрот своих и вышел из лечебницы. Решил передохнуть перед дорогой и присел на лавочку под соснами, что растут перед зданием лечебницы. Отдыхаю и смотрю на людей, проходящих мимо. Вот женщина идет с нагруженными сумками и пирогами в руке – быть сегодня пиру у страждущих, на время забудут о своих болячках. Тут и лекари и лекарши стали выходить, все в белых одеяниях, в туфельках и сапожках. А во дворе разгулялся ветер и всех проходящих окутывает пылью. И подумал я, вот вернутся лекари в лечебницу и всю пыль на своих белых одеяниях занесут, да и сами еще и бахил не оденут. Но, наверное, зараза сама лекарей боится и не пристает к ним. Однозначно так и есть.
Передохнул я и решил пройтись по улицам града столичного. Хотел перейти через улицу и остановился в изумлении. На краю дороги стоял столб, у которого было три глаза. Совсем как у трехглазого великана-уаига Тохсыра. И что чудесно: загорится зеленый глаз – машины бросаются вперед, загорится красный – останавливаются, как вкопанные, словно мой конь Бурсарынг, когда я натягиваю поводья.
Долго смотрел я на это чудо из чудес, от моргания которого зависит движение по улице. Правда, не все слушались повелений трехглазого столба, нет-нет да и проскакивали борзые машины мимо меня на красный свет. Скажу я вам, что машины были эти диковинные, все крутобокие и с дымчатыми стеклами. Из таких стекол, закопченных на огне, мы нарты обычно смотрим на солнце.
Гляжу, подъезжает к перекрестку еще несколько машин и среди них две крутобокие, темные как ночь. Ну, думаю, сейчас и эти пронесутся мимо меня как ветер. Но нет, моргнул красным глазом столб, и остановилась вся вереница. Загорелся желтый, потом зеленый и кавалькада тронулась дальше. Удивился я, что такое почтение к правилам. Что тут скажешь. Выше всякой похвалы такое поведение, когда старший не злоупотребляет данным ему правом. Вот бы и другим, что под ним ходят, научиться учтивости и быть своим среди народа.
Вот у нас в селениях также. Вот едет на коне знатный муж и подъезжает к перекрестью деревенских улиц. А тут женщина или молодая жена с ребенком и кувшином с водой на плече, остановится всадник, поклонится, пропустит путницу. А если женщина в возрасте, то и с коня сойдет, чтобы поприветствовать ее. Одним словом, почет и уважение! Хорошо, что и в мире людей такое еще сохранилось.
Тут и я решил перейти на другую сторону улицы. Дождался, пока загорится снова красный свет перед машинами, и начал переходить. Да не тут-то было! Налетела на меня черная машина, еле успел отскочить. Благо жизнь со злонамеренными нартами научила быть проворным. Только и успел рассмотреть приятное женское лицо и тамгу на крупе черного железного коня, состоящую из восьмёрки и тройки… Судьба миловала, а то ведь последнее, что я мог увидеть в своей жизни, так это лицо очаровательной незнакомки. Слабое утешение по дороге в рай!
Но я, Сырдон, еще не потратил свои семь жизней, чтобы печалиться о смерти. Вернулся в свое селение, собрал народ и рассказал о том, что видел. И еще неделю на Ныхасе нартовские старики обсуждали дела чудные и поучительные. Да корили недобрым словом зазнайство некоторых знатных среди людей. У нас, нартов, их бы давно проучили, а то и вовсе бы погнали…

Рубрика «Улыбка Сырдона»,
газета «Республика»