Габараева Зарета Григорьевна, 1936 г.р., жительница г. Цхинвал

Седьмого августа 2008 года в половине двенадцатого ночи Грузия начала массированный обстрел Цхинвала. Этого и следовало ожидать. Даже выступление Саакашвили звучало неправдоподобно. С первым взрывом стало ясно, что это — начало войны. Потому что в предыдущие дни город обстреливался почти каждый вечер. Мы даже привыкли к этому. Но таких взрывов нам еще не приходилось слышать. Мы с мужем и больным сыном спустились в подвал нашего корпуса. У меня больные ноги, и я не могу ходить. К нашему приходу уже все соседи были в подвалах. Мой младший сын сразу ушел на пост. Он был в ополчении. На улице творилось что-то невообразимое. Все громыхало. Свист снарядов. А иногда в подвале кричали — «всем лечь на пол — это звук Града».

Мы не знали до августа, что такое Град. А в подвале уже все знали — что Град разрушает все на своем пути. В подвале нечего было есть. И я рискнула подняться в квартиру за хлебом. Мой супруг Хазби кричал мне, чтобы я спустилась обратно быстрее. Он очень за меня боялся. Я всем в подвале раздала хлеб. Сидели в полной темноте. Было холодно и сыро. У моего старшего сына — цирроз печени, ему было тяжело там находиться. Хазби очень переживал за нашего младшего сына. Все ждал, когда он придет, ждал его звонка. К тому времени пошли слухи, что грузины заняли школу №12. А эта школа находится прямо напротив нашего дома. Наш сосед Андрей поднялся по лестницам, чтобы посмотреть, что происходит на улице. За ним пошел Хазби. Я уговаривала его не подниматься. Я просила его остаться со мной. Он ответил: «Ну что ты боишься, Андрей стоит на лестницах — и живой».

В подъезд залетели осколки снаряда. Вниз по ступенькам скатилось тело Андрея, а потом тело Хазби. Я не могла встать на ноги. Я увидела, как у Андрея из горла пошла кровь, а потом изо рта. Андрей умер сразу. У Хазби шла кровь из обеих ног. Я тогда не знала, что помимо кровоточащих ног у него ранение брюшной полости. Мне было стыдно перейти через мертвого Андрея и подойти к своему мужу. Соседи оказали ему первую медицинскую помощь. А когда я подошла к Хазби, я увидела, что у него все внутренности наружу видны. Он все повторял, чтобы мы его оставили и помогли Андрею. Каждые пять минут спрашивал — не пришел младший сын? Мы не могли вызвать скорую помощь. Их здание обстреливал снайпер, а кареты скорой помощи были мишенью грузин. Мужа стало знобить, он просил накрыть его теплее. Мы спустили в подвал лежанку и накрыли его шерстяными одеялами. Тем временем со стороны грузинского села Никози в наш дом попал снаряд и начали гореть одна за другой квартиры. Огонь перекидывался с этажа на этаж. Дым стал валить в подвал. Мы стали задыхаться. Ничего не было видно. Мы боялись умереть от угарного газа или еще хуже — сгореть там живыми. Соседи собрались бежать в подвал другого дома. Я не могла оставить Хазби, да и ноги меня плохо слушались. Хазби просил и умолял меня идти с остальными и оставить его в подвале. Я все равно не жилец, — говорил он. Как я могла оставить человека, с которым вместе выросли, за одной партой сидели, любили друг друга, создали семью и состарились вместе? Нет, конечно. Спасибо соседям, они пришли и вместе с моим сыном мы перенесли тяжелораненого Хазби в подвал соседнего дома.

Утром десятого августа моего мужа планировали переслать на машине в Республиканскую больницу Владикавказа. Меня отправили первой, чтобы я за ним в больнице смотрела. Хазби должны были отправить вслед за мной с другими ранеными. Доехав до Джавы, я получила сообщение от сына: «Возвращайся, папа умер».

За неимением гроба мы сколотили ящик из четырех досок и похоронили его в огороде. Из-за обстрелов у нас не было возможности по христианским обычаям похоронить умерших. В качестве гуманитарной помощи в Цхинвал привозили гробы, и мы перезахоронили его.

Война все перевернула в жизни. Дом сгорел со всем имуществом. Муж умер в мучениях. Живу в чужом доме…