РОRТАL. СТЕНА

Если сказать одно слово: Портал, многие во Владикавказе поймут, о чем речь. А кто не в теме — знакомьтесь: Альберт Тогоев, человек из Портала.

(Из интервью мы убрали все свои вопросы, чтобы читатель был наедине с нашим героем).

Мечта детства и мастерская Мастера

— Я родился во Владикавказе, закончил физико-математический лицей. Потом поступил в ГМИ. В детстве у нас дома была книга Коста «Ирон фандыр», и я спрашивал маму: «А что это за инструмент нарисован здесь?». Она мне первая рассказала о старинном музыкальном инструменте «хъисын фандыр». Помню, что меня это сразу как-то тронуло, я думал: вот бы увидеть этот инструмент. Годы шли, я подрастал. Интерес этот не отпускал, но найти такой инструмент в то время было невозможно. Во всяком случае, я его нигде не встречал.

На втором курсе у нас была практика, и меня направили на строительство нашего национального музея. Как оказалось, это событие стало, в некотором смысле, судьбоносным. Здесь я встретил человека, который произвел на меня очень сильное впечатление. При музее была мастерская, и в ней известный в Осетии мастер Сослан Моураов восстанавливал старинные национальные музыкальные инструменты. Здесь, в мастерской Сослана, сбылась моя мечта детства — я впервые в жизни увидел «хъисын фандыр» и взял его в руки.

Все началось с книги известного осетинского композитора и музыковеда Ф.Ш.Алборова «Музыкальная культура осетин».

По эскизам и описаниям из этой книги Сослан восстанавливал старинные осетинские музыкальные инструменты. Он был уникальным человеком, бессребреником — получал пенсию и все эти деньги запускал в дело, его семья ничего не видела. Это такой посыл… Таких людей не часто встречаешь в жизни.

К сожалению, общество не всегда принимает их мироощущение, идущее вразрез с меркантильностью, эгоизмом и равнодушием. Я не постесняюсь сказать: его убили просто-напросто. Весь этот конфликт… с судами, разбирательствами. Директор музея просто выдворила его на улицу. Отсудили помещение, судебные приставы приходили. У него был инфаркт, но после этого он еще работал, мы сделали еще одну мастерскую, на ул. Кутузова, в гараже.

Не один человек научился у Сослана мастерству изготовления народных инструментов — Тимур Илаев делает инструменты, Демеев Заур. Тимур занимается в центре «Арвайдан». Есть еще несколько человек, которые переняли у Сослана Моураова навыки изготовления осетинских инструментов.

Мастерские-то и сейчас есть… Но нужна атмосфера, самое главное — создать атмосферу. В мастерскую к Сослану приходили люди, много шло молодежи, атмосфера духовности и творчества притягивала. Именно в мастерской сформировался ансамбль аутентичной музыки и игры на древних осетинских инструментах «Къона». Он состоит из, порядка, семи человек, состав постоянно меняется. Я бы сказал, «Къона» — это такое движение, в котором, если мне скажут: «Альберт, надо помочь», то я встану и начну делать то, что надо.

Приходили разные люди — художники, поэты, студенты, просто люди с улицы заходили. Мне нравилось очень заводить людей и знакомить их с тем, что происходило в мастерской. Как бы популяризировать национальную культуру, говорить: «Посмотри, вот это делается прямо здесь и сейчас, что ты там ходишь, непонятно чем занимаешься? Давай, попробуй себя, попробуй нарисовать, вырезать что-нибудь попробуй, вот инструмент — научись играть на нем».

Изготовленные инструменты Сослан не продавал, а дарил, но только тем, кто будет играть на них. Чтобы не висели просто так на стене, в качестве сувенира, а приносили радость людям. И играть на них учились тут же, в мастерской. Комплекты инструментов дарились домам культуры (Ардонскому, например), один комплект был передан министерству культуры, который впоследствии был подарен Карачаево-Черкессии, и они представляли эти инструменты на центральном телевидении, как свои (помню, Сослана это очень задело).

Мы и в разных фестивалях участвуем, и «хъазтизар»… У нас такая позиция: музыкальная культура осетин не должна идти со сцены, она должна идти от быта, она должна идти из-за стола, она должна идти из кувандона, она должна идти из хъазтизара. Она в народе должна быть. Чтобы мы приезжали, допустим, в какое-нибудь село, начинали заводить свою песню осетинскую, а они нам там сказали: «Ребята, да что вы поете, поезжайте обратно к себе и пойте там. Мы это каждый день поем».

Мы ездили по кувандатам, когда там проводились мероприятия -Мыкалгабырта, Таранджелос, Реком и дополняли (я не могу сказать: выступали, потому что ты можешь только дополнить). Нам абсолютно не интересно было выступать со сцены. Конечно, если мы выезжаем в другой город, тогда — да. Можно выступить со сцены, потому что это для них новое, новая культура, пусть посмотрят. А когда сюда приезжает гость, он должен видеть эту культуру не на сцене, а в быту. Вот тогда бывает ценность у музыки, у танца, у обряда. Многие думают, что в селах еще сохранилась музыкальная культура, но я бы так не сказал, там тоже в основном все утеряно.

РОRТАL. Так мы СТАЛИ

Портал существует около трех лет. Я бы, со своей стороны, назвал это движением. А тогда… Прошел год после смерти Сослана Моураова. Нам было… ну… Для меня это был невероятный шок, потому что я потерял Старшего, я друга потерял.

Я искал себя. Поехал в Питер, пожил немного в Питере. Хотел поменять обстановку… Там у меня была такая ситуация: однажды я сидел в кругу художников, кто-то из них рисовал и дал мне листок и карандаш: «Хочешь порисовать?». Я говорю: «Да». Взял, сижу и начал закрашивать листик — крашу, крашу, крашу… И вдруг… понимаю, что вижу образ. И понимаю, что если сделаю несколько штрихов, то получится этот образ. Делаю эти штрихи и… Я понял, как передается образ через человека, как его можно передавать на лист. В тот момент я почувствовал, наверное, силу творчества так, что у меня аж слезы навернулись, я не смог сдержаться. И я бросил этот планшет, сижу… вот… слезы текут… На всех смотрю, и они, ребята, все на меня смотрят. И я понимаю, что мне не стыдно вообще за слезы. Я говорю: «Вот это — творчество?». Они говорят: «Да». — «А что вы раньше молчали?». Они мне ответили: «У каждого свое время».

И я понимаю, что у меня что-то… открылось сердце, мое сердце разжалось и отпустило. Я себя почувствовал наконец-таки свободным. Оказывается, что по ощущениям, которые в человеке бывают, я с рождения был с зажатым сердцем, и считал это нормальным состоянием. Так оно всегда и было. А в этот момент я почувствовал, как это бывает, когда оно разжимается, и для меня это такой шок был…

Я приезжаю обратно во Владикавказ, рассказываю своим друзьям о случае в Питере. И ребята мне говорят, что есть такие флуоресцентные краски и ультрафиолетовая лампа, можно попробовать начать рисовать ими что-нибудь. Говорю: поехали, прямо сейчас купим. Купили. Начинаем рисовать в комнате, в сторожке, прямо по стене (я тогда охранником работал при стройке музея), мне невероятно понравилось. Я говорю: хорошо, делаем так — закрашиваем стены полностью, чтобы они были как холст, и зовем всех друзей, чтобы они порисовали. Лампу закрутили и краски светились. Было интересно.

Тогда у меня было второе откровение. Был вечер и, где-то порядка десяти человек молча, под музыку, четыре часа одновременно рисовали. Не было сказано ни слова. И появлялись какие-то невероятные вещи. Мы подходили просто, и молча смотрели как появлялись картины. Кто-то был художником, кто-то нет, просто самоучка, кто-то рисовал в первый раз. Музыку включили, также непроизвольно появился костер во дворе, и появился человек, который играет на гитаре, начал играть… а все рисуют…

И какое-то волшебство происходит. Тут я понимаю, что слова не нужны для того, чтобы общаться, деньги не нужны для того, чтобы общаться, статус не нужен, чтобы общаться — здесь все на равных. Вот — очаг, музыка и кисточка в руках, чтобы ты мог самовыражаться.

Это было вечером и продолжалось до утра. Потом это стало каждый вечер происходить, потому что была уже прямая духовная потребность. Хотелось вновь испытать эту атмосферу. А потом, я понимал, что в этой обстановке происходят какие-то такие интересные вещи, которых не видят другие, и мне было жалко, что это вижу только я, мои друзья и те, кто находятся рядом.

И мы придумали: давай-ка вечером посмотрим кино. А как посмотрим? Нужен экран. А как его сделаем? Давай из баннера. Кто-то говорит: а вот там, где-то, есть экран. И мы вытащили из какого-то закрывшегося кинотеатра с четвертого этажа, на ремнях безопасности, с машины срезанных, экран шестиметровый, тяжелый, жизнью рисковали. Спустили каким-то образом, привезли, повесили, нашли у кого-то проектор, спроектировали на стену, поставили колонки. Все это под открытым небом, сделали для него навес просто.

Запускаем фильм. Это был самый лучший кинопоказ в моей жизни. Мы сидели в бурках и смотрели кино. Это была лучшая атмосфера, в которой я когда-либо пребывал. Железно! Вот той атмосферы, какая была там, никогда в жизни уже не будет.

Стали звать людей. У меня есть страничка, и там достаточно много подписчиков. Друзья в группе перепосты делают, и приходит именно тот контингент, который мне, допустим, приятен.

Например, понадобились сидушки. Мы берем и пишем каждый у себя на странице: «нужны поддоны» — кто-то приносит поддоны. «Так, завтра делаем сидушки, приходят все, кто угодно». И приходят все, кто угодно — девчонки, пацаны. И их было столько много, что мы каждому сказали: придумай свое сиденье, и девочки там что-то крутили шуруповертом. Кто-то прибирает, кто-то чай делает, кто-то жарит что-то на костре. И опять… невероятная атмосфера. И вот так вот мы СТАЛИ…

Кто мы такие и что из себя представляем

Мастерская у нас была с Артуром Бизиковым (одним из учеников Сослана), она, вернее, не его была, он ее арендовал. И у него были на тот момент некоторые проблемы, можно сказать, «хвосты». Я ему сказал: «Артур, давай делать все вещи постепенно, тебе надо сделать это — мы отбрасываем Портал тотально и занимаемся твоими делами». И мы начали «расхлебывать» все эти дела его, которые накопились (у творческих людей это бывает).

В процессе этого появилось еще одно дело — надо было девушке Артура стол сделать журнальный для семьи ее подруги на свадьбу. Мы месяц делали этот стол, столько трудились — то одно не получается, то другое, переделывали. И вот мы сделали стол и несем человеку, которому он предназначался (я этого человека вижу в первый раз). Мы приглашаем его в Портал. Он приезжает, смотрит на все, что мы сделали — «Да это же, говорит, арт-пространство. Вы понимаете, что вы делаете?» Мы говорим — «Нет». Как оказалось, он защитил работу в Москве по арт-пространствам, по творческим кластерам, сделал огромную презентацию. Он учился пять лет на это, по творческим индустриям всего мира защищал свою работу. И он нам рассказал, кто мы такие, что мы из себя представляем. Обозначил, обозвал нас арт-пространством и сказал, что надо делать творческие кластеры, объяснил, как это работает вообще в мире.

И мы решили сделать первый стрит-арт фестиваль, таковых еще не было в республике. Мы позвонили в Москву ребятам, которые начали стрит-арт одни из первых в России, со словами: «Сколько можно концентрировать культуру в центре, давайте на периферию. Покажите нам, как это делается». Они приехали, и мы сделали стрит-арт, без копейки вложений. Отозвались об этом стрит-арт фестивале так: «Первый раз были в тусовке, в которой интересно всем общаться и что-то делать без выпивки».

Это мы сделали два года назад на территории национального музея. Появился арт-объект, самый большой во Владикавказе, триста кв. метров. Нам просто так дали ребята краску, это была огромная поддержка, «Иринвест» называется организация. Это невероятные люди, которые взяли и просто так дали краски. Мы сделали огромный арт-объект и появилась возможность пригласить рисовать всех желающих. Это было сделано в недостроенном здании национального музея. Мы его изрисовали так, что туда повалили толпы людей просто посмотреть на это. Жалко, конечно, что все это будет закрашено строителями, но ничего не поделаешь… Стали в городе делать различные арт-объекты.

Потом занялись скульптурой. Сделали скульптуру коня из металла, это была наша первая работа в скульптуре. Начали с нуля, сварку освоили. Появлялось желание, и мы понимали, что если оно родилось, желание, то прямо сейчас надо попробовать это сделать. И все абсолютно получалось. Мы уже стали бояться: вот мы сейчас за что-нибудь возьмемся, и по любому получится.

Очаг. Он загорелся и не гас.

Два года мы (наш костяк) на своих плечах несли это все — средства все наши туда запустились. Я лично туда запустил больше миллиона рублей, потому что меня, как это сказать по-русски… просто перло от того, что происходит.

Разные проблемы возникали, но по-настоящему серьезная проблема появилась тогда, когда возобновилась замороженная стройка музея.

Из отсуженной у Сослана мастерской сделали просто склад, который протекает тотально, там нельзя хранить ничего. Там необходимо просто шифер на шифер подвинуть, и вот из-за этого наши вещи музейные гниют сейчас. Лучше пусть они будут на открытом воздухе, чем в этом законсервированном состоянии, в котором вот-вот плесень начнется.

Те помещения, которые мы отремонтировали, были в таком состоянии, что туда зайти нельзя было. Мы их отремонтировали своими руками из-за того, что появились девчонки, которые хотели плести косынки осетинские. Они пришли, просто потянулись вот так: мы хотим плести косынки. А где вы будете плести косынки? Там была всего лишь одна комнатушка маленькая. И мы подумали: давайте сделаем какое-нибудь помещение, где они смогут это делать. Расчистили грязное помещение, покрасили его, привели в порядок.

…Однажды поехали, нарубили облепихи, завезли туда, и месяца полтора все чистили облепиху. Всех, кто приходил, мы сажали, и они чистили облепиху. И пили облепиховый чай, вели интересные беседы.

Все это время были костры. Во дворе был костер, рядом с которым не нужно никакое помещение, рядом с которым всегда всем уютно и хорошо. Ну, Очаг… он загорелся и не гас.

Мы вообще не задумывались ни о чем. Мы просто делали то, что могли делать. У нас не было каких-то долгосрочных планов. Каждый день мы просыпались и понимали, что вот сейчас мы будем делать то, что нам нравится, то, что мы хотим делать, то, что будет полезно. А взвешивалось это все не одним голосом, а толпой. Все загорелись, значит делаем. Если кто-то сомневается, значит, не делаем.

Недавно мы зарегистрировались как автономная некоммерческая организация. К нам пришла девчонка, которая просто заставила нас это сделать. Все люди, которые были рядом, желали помочь, чем могли. Так это все происходило…

Стена.

В принципе, мы доказали, что не нужно миллионов, чтобы создать экспозицию. Почему наши музейные экспонаты лежат и пылятся в подвалах, когда можно делать экспозицию даже на тех 130 кв. метрах, которые сейчас есть, которые функционируют. Почему я вижу там одно и то же всегда? Вот это огромный для меня вопрос: почему так?

Я представитель этой национальности, и я хочу увидеть что-то новое, хотя бы на тех 130 кв. метрах выставочных, которые сейчас есть. Я прихожу туда и вижу одно и то же. Мы показываем, что можно сделать даже на заброшенной стройке, и сделать это так интересно, что туда будут идти люди. Музей будет сам зарабатывать деньги, и для этого не нужны огромные средства.

Есть молодежь, вот мы вам показываем — есть молодежь. Есть идея национального музея. Мы готовы помогать, давайте сделаем что-нибудь. Просто сделаем, не будем останавливаться на конфликте, а будем делать что-то, шевелиться. Потянем людей, чтоб им было интересно.

Для чего мы сделали хъазтизар? Для того, чтобы был интерес у людей к национальному, для того, чтобы они понимали: кто они и что они, и не забыли завтра. А как они поймут, кто они, если сейчас вопрос встал в 670 миллионах, и мы не можем показать, кто мы, потому что из Москвы не выделили 670 миллионов. Как?

Сейчас вот выделили 90 миллионов, они что-то сделают? И когда они это сделают, тогда дирекция музея просто скажет: не, вот когда на 670 сделаем…. А до тех пор мы не сможем увидеть свою национальную культуру?

Я хочу ее видеть, я хочу посмотреть на нее своими глазами. Я — представитель коренной национальности видеть хочу все это. Не можете это сделать, давайте сделаем что-нибудь вместе, «замутим» что-нибудь!

Посредством той искры, которую дал мне Очаг, у меня начинается разгораться интерес: так, я кино посмотрел, так, я нарисовал что-то, так, я организовал людей, чтобы они попели, сам спел, так, мне духовно нужна идея того, что я делаю. И вот, когда начинаешь выстраивать идею, тогда тебе становится интересно: что в этом национальном музее есть, что он может тебе дать? И вот тогда тебе хочется закрутиться и сделать уже вещи какие-то на идее, изучив, посоветовавшись с людьми, которые знают все это, которые живут этим. Доходишь до этого момента и понимаешь, что это просто СТЕНА. Ты советуешься, ты с отдельными личностями знаком, ты в отличных отношениях с ними со всеми, но когда речь идет о взаимодействии с дирекцией национального музея, то там нет никакого диалога, там — СТЕНА.

Например, заходишь в помещение, и: «О, ребята с заднего двора!» Это первые слова директора музея. О какой национальной идее ты захочешь после этого разговаривать?

Надеются и ждут…

Далее я расспрашивала Альберта о конфликте дирекции музея с Порталом, о двух правдах обеих сторон. Он неторопливо, как бы нехотя, устало рассказывал. Было видно, что все это для него уже в прошлом. И так же спокойно, без нотки раздражения, он поведал, как они обратились письменно к В.Битарову с просьбой оставить Портал при музее, сделав его отделом современного искусства, который бы привлекал массу людей, гостей республики (как это реально уже происходит), заодно пропагандируя осетинскую культуру. И как Вячеслав Зелимханович публично пообещал оставить их на месте, закрепив за музеем, и сказал, что ребята «делают хорошее дело».

После чего, спустя неделю-другую, к ним заявились полицейские с требованием освободить территорию, т.к. директор музея подала на них заявление в полицию, требуя, чтобы они убирались. Те маленькие помещения, которые занимал Портал во дворе Национального музея, предполагается просто снести и сделать там газон.

Ребята продолжали бороться за Очаг, который подпитывался светом ушедшего Учителя, Старшего, которого все уважали и любили. После кучи неудач и обещаний, со своей бедой они пришли к главе администрации Владикавказа Б.Албегову, который, выслушав, предложил перечень площадок, в безвозмездную аренду на 15 лет. Они выбрали один из вариантов, вновь надеются и ждут…

Да уж… Тут невольно возникает вопрос: что же это за невидимая сила такая, против которой бессилен глава республики? И почему директор Национального музея не поддержала это уникальное движение молодежи к постижению и возрождению национальной культуры, степень упадка которой можно обозначить только как «дальше некуда».

Опустившись до дна, надо найти в себе силы мощно оттолкнуться и взлететь не только до поверхности, но и над нею. И это должно сделать молодое поколение, при всесторонней поддержке старших. Сейчас как никогда актуальным является внимание к молодежи и поддержка ее. Иначе, как же мы увидим рождение тех потомков, кому нарты прочили свою вечную славу?

…Мы уезжали из Портала в половине второго ночи. Это была потрясающая картина: в свете фар во всю белую кирпичную стену мастерской — огромный портрет Мастера, делающего музыкальный инструмент. И на его фоне — длинная фигура провожающего нас Альберта, в осетинской войлочной шляпе. Учитель, щедро посеявший зерна, и Ученик, заботливо ухаживающий за ростками. И они смотрелись, как одна картина — для нас, уезжавших из Портала…

Алла Магкоева

http://free-view.org/2017/04/29/stena/