Ответы Руслана Сулеймановича Бзарова на вопросы читателей «Осетинского радио»

Проблема, которую поднимает ОК («Руслан Сулейманович, я увлекаюсь историей и обнаружил следующую вещь. В нартском эпосе есть перечень народов, которые существовали до нартов. Елиаты,уадмирты, камбада, гуымиры… Есть предпложение, что донартовские «гуымиры» это киммерийцы. Т.е. в эпосе мы встречаем название реального исторического народа. Я предположил, что, если «гуымиры»- это киммерийцы, то другие народы тоже реально могли существовать. В результате моих поисков я нашел у Плиния Старшего, такой перечень народов: Тавр (Tavrus), Гемод (Hemodus), Паропанис (Paropanisus), Цирций (Circius), Камбады (Cambades), Париады (Pariades), Хоатры (Choatras), Ореги (Oreges), Ороанды (Oroandes), Нифаты (Niphates) (Die geographische Buecher, S. 111).
Среди этих народов я увидел знакомое мне по эпосу название Cambades. Кто это, как не нартское камбада? Или Плиниевские Circius? Кто это, как не «царциатае» из наших легенд?
Дальше, я предполагаю, что нартские «уадмиртае» это предки «удмуртов», ведь наши предки сталкивались с ними на Урале, да и эноним «удмурт» содержит иранское «морт»- человек?
Что вы думаете о моей гипотезе?»), действительно, недостаточно изучена и очень важна, но и это не историческая, а филологическая проблема, расположенная на стыке языкознания и фольклористики. Перечни «предысторических» народов известны во многих фольклорных традициях, в том числе, например, у германцев, славян и других индоевропейцев. Список Плиния также не единственный в античности. Осетинский список последовательно сменявших друг друга народов, завершающийся Нартами, насколько мне известно, пока еще ждет своих серьезных исследователей. Некоторые редположения ОК вполне могут подтвердиться (вряд ли в их число войдут «удмурты»), однако для этого понадобятся углубленные профессиональные занятия. Остается пожелать ОК перейти от увлечения к овладению профессией и научному изучению заявленных сюжетов.

Из лингвистического вопроса alanica («Уважаемый,Руслан Сулейманович. Ал-Масуди написал: «Царство аланов (mamlakat al-Lan) граничит с дагестанскими аварцами (al-Sarir). Его царь (malikha) носит титул K.rk.ndag, а его столица называется Магас (Ма'ас) (M.g.s), что означает — «муха»».
Сюда же можно добавить сведения из других источников:
«Mks,Mnks/Myks, монг.: Meket/Meget, кит.: Maigesi»
Не могли бы вы уточнить,как по вашему мнению,в оригинале произносился титул аланского царя (зафиксированный в таком виде Аль Масуди) и каково наиболее правдоподобное произношение м.к.с.
И в дополнение,в каком именно месте,по вашему мнению, располагался пресловутый Макас (Магас и т.д.). С Дедяков (Тетяков (Дедакъау? )),вроде, ясно — в районе между Владикавказом и Сунжей,а вот Магас? Заранее — большое спасибо».) отвечу на историческую часть: местоположение Магаса и Дедякова не определено, существуют лишь предположения, которые невозможно принять из-за отсутствия информативных источников. Все остальное — политико-идеологические спекуляции.

На вопрос Джиоева («Уважаемый Руслан Сулейманович, у меня к Вам два вопроса:
1 Знаете ли Вы как этимологизируется субэтноним «кударцы», это иранское или местное кавказское наименование? Спасибо».) с удовольствием отвечаю, что этимология «кудар», как блестяще показал авторитетный лингвист Юрий Дзиццойты, связана с самоназванием скифов «скуда» (откуда «Скудар» — Скифия). Очень важно, что такая этимология, не встретившая возражений у языковедов, целиком подтверждается культурно-историческими реалиями. Как известно, существовало горное общество «Къуыдаргом», занимавшее одноименное ущелье на юго-западной окраине Осетии. В южной и центральной Осетии именно его жители и назывались «къуыдар» (мн. ч.), «къуыдайраг» (ед. ч.). Однако с точки зрения северного осетина кударцы — это все жители высокогорной и закавказской Осетии, то есть и туальцы, и кудцы, и тырсыгомцы, и ксанцы с дзауцами. И никакого отношения к особенностям осетинской речи это наименование не имеет. Те, кого на севере было принято объединять под названием «кударцы», в действительности говорили на всех трех говорах иронского диалекта осетинского языка: жители собственно Кударгома, дзауцы и мамисонцы — на шокающем, некоторые группы туальцев и ксанцы — на цокающем, тырсыгомцы и кудцы — на сокающем. И сегодня в селах Правобережного и Кировского районов старожилы называют кударцами подселившихся к ним в 1950-е годы цокающих ксанцев и выходцев из Тырсыгома, говорящих точно так же, как и местное население. Словом, «Кудар» — это территория, куда победители-сарматы оттеснили скифских старожилов. Понятно, что полное слияние древних скифо-сарматских племен в единый аланский (осетинский) народ и многочисленные перемещения населения, состоявшиеся за двадцать два века, не оставили ни малейшей возможности выделить «потомков скифов» или «потомков сарматов». Сохранилось древнее областное название собственной аланской «Скифии» — «Кудар», сохранилась практика именования выходцев из этой области «кударцами». Но, как известно, ни кударцы в смысле «жители Кударского общества», ни «кударцы» в значении населения высокогорной и закавказской Осетии не являются субэтническими подразделениями осетинского народа. Первые — слишком узкая для этого группа, вторые — слишком широкая. Субэтническим подразделением по речевым и культурным критериям можно признать кударо-дзауцев. Говорившие на том же шокающем наречии мамисонцы были переходной (промежуточной) группой между кударо-дзауцами и туальцами, но в ходе переселения на равнину утратили территориальную общность, речевые (в большинстве) и некоторые другие особенности.

История

Обсуждая предыдущий вопрос, мы плавно перешли к историческим сюжетам, поэтому стоит продолжить.

Отвечая на вопросы MIXAIL («Здравствуйте, Есть ли книга о биографии Зураба Магкаева? Названа ли улица в его честь? Есть ли фильм о Магкаеве?»), могу сказать, что специальной биографической литературы о Зурабе Магкаеве пока нет, но прочитать о нем можно в научных книгах и статьях профессора М. М. Блиева, посвященных русско-осетинским отношениям. Например, в книге: Блиев М. М. Русско-осетинские отношения (40-е гг. XVIII — 30-е гг. XIX в.) Орджоникидзе: Ир, 1970. Фильма тоже пока нет, а вот улица именем Зураба Магкаева названа. Правда, она расположена где-то на окраине Владикавказа, поскольку именами деятелей осетинской истории и культуры центральные улицы у нас, как известно, пока не называют. Оценивать эту традицию не стану, поскольку надеюсь, что в ней находит свое выражение в том числе и национальная скромность. Предоставляю каждому сделать это самостоятельно, а заодно и оценить возможные интерпретации переименований — они видны из следующего вопроса.

На вопрос Аллы («Почему Вы, входя в состав соответствующей комиссии, так соглашаетесь на переименование улиц исторической части Владикавказа? Из-за такой беспринципной позиции членов комиссии, вроде бы, уважаемых людей, помимо всего прочего, возникают большие неудобства, лишние денежные траты у граждан и, в особенности, у стариков!») отвечу. Позиция членов комиссии кажется ей беспринципной, потому что вызывает неудобства и денежные траты у граждан, особенно у стариков. К счастью, Топонимическая комиссия, существующая при администрации Владикавказа, не принимает никаких решений, а лишь формулирует рекомендации. Работает она на общественных началах, собирается от случая к случаю (когда накопятся соответствующие просьбы граждан к руководству города) и правами вырабатывать топонимическую политику не наделена. Все решения о переименовании принимает городское собрание депутатов. Несколько лет назад было принято принципиальное положение, утвержденное городскими властями и накладывающее мораторий на переименования — новые названия договорились давать только вновь построенным кварталам. Несколько состоявшихся с тех пор нарушений этого принципа имели сугубо политический характер, списывать их на общественную и рекомендательную (то есть практически бесправную) комиссию не стоит. Хорошо помню, как в середине 90-х годов, после того, как несколько членов комиссии предложили назвать именем Коста единственный тогда проспект и навсегда оставить этот исторический проспект единственным, руководство города срочно соорудило новый «проспект Коста» из улиц Тбилисской и Ноя Буачидзе. Несомненно, сохранение псевдоисторических названий (как, например, ведущая к Осетинской церкви улица имени расстреливавшего царскую семью Войкова) — тоже принцип, и по целому ряду причин (в том числе во имя предотвращения денежных трат граждан) я в свое время поддержал мораторий и стараюсь ему следовать. В составе комиссии всегда были люди совершенно разных принципов и убеждений. Большинство из них тоже согласны подождать, пока возрастет благосостояние и сформируется общественное мнение. Хуже всего обстоит дело с информацией: нужно доводить до людей правду о том, как и кем решаются общественные вопросы, нужно на будущее объяснять наивной части граждан, что церковная улица была названа этим именем специально, что улица Куйбышева носит имя не известного советского деятеля, а его малоизвестного брата, однажды побывавшего в гостях у республиканского руководства и т. д. и т. п. Поэтому советую интересоваться правдой и распространять ее — иначе нам никогда не выбраться из лабиринтов духовной скудости.

Мадина спрашивает: чем скифотавры отличаются от тавроскифов? Ответа на этот вопрос я не знаю. Может быть, авторы, которые пишут сегодня о древнем Крыме, вкладывают в порядок «склеивания» двух этнонимов особый смысл. В древних же текстах, насколько мне известно, раздельно упоминаются скифы и тавры, но встречаются и тавроскифы — как объединение скифских и таврских племен. Кто такие тавры — пока не ясно. Высказывались разные предложения, связывающие тавров с киммерийцами, кельтами, индоариями, даже кобанскими племенами. Считаю долгом отвечать, чтобы еще раз повторить: вопросы о таврах и тавроскифах или любые другие вопросы следует обращать к специалистам, которые занимаются этими проблемами специально — сделать это очень просто: нужно пойти в хорошую библиотеку, переворошить сначала справочную, а затем специальную научную литературу.

Заурбек Алдатов интересуется происхождением своей знаменитой фамилии. Готов помочь, приходите в Институт истории и археологии СОГУ, а пока начните с чтения вполне доступной книги: Бзаров Р. С. Три осетинских общества в середине XIX в. Орджоникидзе: Ир, 1988.

Заурбек ищет информацию о фамилии Бзыковых. Специально о фамилиях я не писал, только в связи с более общими историческими сюжетами. Готов помочь. Если нет достаточных сведений в литературе, нужно: 1) грамотно собрать полевой материал, 2) заказать справку в Центральном государственном архиве РСО-А.

Зассеев спрашивает: «Почему в горах Осетии много «аулов», названия которых непонятны современному осетину, и почему у карачаевцев, кабардинцев, вайнахов фамилии в основе «говорящие», а у осетин так бывает очень редко? «Я не знаю, — пишет он, — что означает корень моей фамилии». Прежде всего, желательно не называть осетинские селения «аулами». «Аулом» или «аилом» тюрки называли поселение большесемейной общины. Поселений такого типа в Осетии историческая наука не знает, осетинское селение называлось «хъаеу» и было соседской общиной. Так же, впрочем, как у многих народов на Кавказе и за его пределами. Все эти «аулы», «сакли» (из грузинского «сахли», означающего «дом») и прочая очень приблизительная словесная экзотика — пустой анахронизм, путающее современного читателя наследие романтической русской литературы. Что касается топонимических названий, то понятны они (не этимологизируются, а именно понятны, «прозрачны» для носителя современного языка; ведь этимология — это объяснение того, что не понятно) лишь тогда, когда молоды, недавно придуманы. Осетия — древняя страна, и точно так же, как скифская речь оказалась бы непонятной современному осетину, латынь — итальянцу, древнеславянский — русскому или чеху, тысячелетние названия, «застывая», отдаляются от живой, постоянно меняющейся речи и потому требуют усилий специалистов-этимологов. Многое, кстати, этимологизировано — читайте специальную литературу. Конечно, пока не все — наука вообще работает довольно медленно, тем более в наше, такое «малонаучное» время.

Теперь о фамилиях. Не думаю, что можно назвать «говорящими» большинство фамилий у соседних с осетинами народов. «Говорящими» называют имена, имеющие ясное значение в собственном языке. Арабские или тюркские имена, в большом числе используемые на Кавказе, как слова, имеющие определенное значение в исходных языках, вовсе не понятны носителям адыгских, вайнахских и других кавказских языков. Другое дело, что осетинские фамилии редко происходят от имен, использовавшихся на памяти осетин, которые живут сегодня или даже тех, кто жил в XIX веке. Этому есть две причины. Первая — осетинские фамилии достаточно старые, обычно их история насчитывает несколько веков — за это время набор используемых народом имен претерпел значительные изменения. Второе — поскольку абсолютное большинство осетинских фамилий (их более 2000) произведены от имени предка (надежно известны лишь три исключения), а самым употребительным именем в традиционном осетинском обществе было так называемое «домашнее» (своеобразное уменьшительное) имя человека, то и фамилии произведены не от «парадных» (официально даваемых при рождении) или не совпадавших с ними крестильных имен, а от имен «домашних». Можно привести примеры: известное осетинское имя Агубе — это Агубекир, то есть арабское Абу-бакр, Бибо — Бимболат, то есть тюркское Мин-болат (Я-стальной). К сожалению, чаще всего точно определить исходную полную форму невозможно в силу высокой вариативности и творческой подвижности. Скажем, от Александра (осет. Алыксандр) — возможны и Агыса, и Алык, и Сандыр, и какие-нибудь Лыкки и Сано. А Темо может оказаться и Темиром, и Темболатом, и Темирболатом, и много кем еще. Да прибавьте к этому множество случаев, когда «домашнее» имя фонетически вообще не связано с «официальным». Словом, предка автора вопроса звали «Зассе», а остальные его имена (их было еще по меньшей мере два — полное-официальное и крестильное) остались неизвестны.

Политика

Джиоев задает вопрос о том, что лучше: войти ли РЮО в случае признания в состав России или остаться независимым государством. Ответ покажет время и искать его мы будем вместе с Россией — хотя бы потому, что своих никогда не сдаем.
Андрей Битаров («Уважаемый Руслан Сулейманович, добрый день!

1. Не кажется ли Вам, что сформулированный в начале 90-х годов, в ходе борьбы за независимость и становление РЮО, исключительно международно-правовой аспект проблемы, породивший своего рода зацикленность ЮО-элиты на необходимости признании Южной Осетии со стороны международного сообщества, в настоящее время способен сыграть с РЮО злую шутку?
Ведь очевидно, что единственным источником легитимности политической власти может быть народ. Исходя из этого положения в 1992 г. и были проведены все необходимые мероприятия, начиная от референдума, заканчивая Актом о независимости.
Однако в течение последних 16 лет мы с маниакальным упорством пытаемся найти источник легитимности РЮО во вне, в какой-то внешней силе, будь то РФ, ЕС, ООН, или США. Причем эта увлеченность легизмом, в худшем смысле этого слова, поразительным образом сочетается с отсутствием системного подхода к проблеме собственно государственного строительства, выстраивания эффективной и социально-ответственной властной вертикали, решению острых экономических и социальных проблем.
Ни для кого не секрет, что в международных отношениях, как правило, эффективно работают не нормы международного права, а категории реальной политики — сила и влияние. Мы же апеллируя к международному сообществу, фактически не сделали ничего, чтобы быть сильным и влиятельным политическим субъектом. Может быть стоит, не снимая с повестки дня вопрос о признании, но начав его рассматривать ни как единовременный акт, а как процесс, сосредоточиться на решении внутренних системных проблем? Не кажется ли Вам, что только сильная и стабильная Южная Осетия, обеспечивающая политическую, экономическую и социальную безопасность своих граждан, на что, по идее, с лихвой должно хватить международно-правового статуса стороны конфликта и непризнанного государства, способна эффективно решать, опираясь на силу и создавая новые рычаги влияния, вопросы своего признания со стороны других субъектов международного права?

2. Как бы сформулировали главные национальные интересы РЮО в области внешней и внутренней политики?»), по-моему, совершенно верно представляет формулу движения Южной Осетии, но с пафосом его трудно согласиться. Все у нас так и происходит: нет никакой зацикленности на международном признании, единственным источником легитимности мы считаем свой народ и продемонстрировали это на трех референдумах. Борьба за признание есть необходимая и органическая часть строительства независимого госмударства, а вовсе не «ложные поиски внешних источников легитимности» — думаю, таких источников вообще не существует, зато есть сложившаяся внешнеполитическая среда, требующая адекватных, понятных ей, а не только нам действий и деклараций. А вот «системный подход к государственному строительству, решению экономических и социальных проблем», действительно, рождается в муках — а как иначе: не забывайте, что самостоятельная государственность строится после шестисотлетнего перерыва, на третьей части сохранившейся территории и силами десяти процентов численного состава небольшого народа. Результаты, скажу я вам, феноменальные. Давайте стараться их еще улучшить! «Сила и влияние» звучит, конечно, гордо, но в прекции на наши возможности чуть напыщенно. А признание и рассматривается только как процесс с явственным упором на решение внутренних проблем. И для этого в самом деле вполне хватает статуса стороны конфликта и непризнанного государства, и признание обязательно состоится.

Что касается главных национальных интересов — естественно, не только РЮО, а всей Осетии, поскольку отдельных интересов не существует — то я бы выделил: 1. Созлание эффективной экономики, интегрирующей Юг и Север; 2. Укрепление политико-правовой системы и социальной защищенности граждан; 3. Укрепление обороноспособности; 4. Наращивание культурно-образовательного потенциала, также абсолютно нераздельного. 5. Международно-правовое признание. Ничего неисполнимого, как видите, нет, важнейшие условия исполнения — политическая воля и достаточные кадровые ресурсы (тоже надо готовить — см. пункт 4).

Виктор («Салам,Руслан Сулейманович! Скажите мне пожалуйта,как вы думайте когда мы(осетины) поймем,что нам пора объединяться??? Неужели нам мало было геноцида 20-х и 90-х гг,войны с ингушетией,военной агрессии летом 2004г, и(не побоюсь этого слова)очередного ГЕНОЦИДА в Беслане??? Что еще должно с нами случиться,чтобы мы поняли—нам нельзя жить раздельно!!! Спасибо за ответ!») почему-то думает, что мы еще не поняли, что нельзя жть раздельно. Сообщаю, что мы не только поняли, но даже живем нераздельно, и все наши проблемы и заботв связаны с тем, что идет борьба неделимого осетинского народа против жестокой внешней попытки разделения. Никакой мы не «разделенный народ» — мы народ, успешно борбщийся против навязываемого нам разделения. А раз мы боремся, значит обязательно победим. Народы, состоявшиеся в качестве нации и борющиеся за свое будущее — это исторический закон — не проигрывают.

Александр спрашивает о праве Россия после Косова признавать независимость территорий, которые, за исключением Приднестровья, никак себя в государственном строительстве не проявили. Встречный вопрос: что можно признать в Северном Казахстане, в Восточной Украине, в Крыму? Или вопрос в том, будет ли Россия неправовыми способами, по чьему-то примеру, расчленять чужие государства? Думаю, что не будет. Непризнанным государством является Приднестровская Молдавская Республика — это совсем другое дело. Международное (а не российское только) признание состоявшихся, но пока не признанных государств на территории бывшего СССР в условиях послекосовского нового мирового порядка вполне возможно и будет, по-моему связано с процессом выработки нового баланса сил в мире и новой системы координат международного права, в котором и сегодня, впрочем, вполне хватает принципов для признания Южной Осетии или, например, Абхазии.

Использование истории в политической и идеологической борьбе

Руслан задает несколько вопросов: о значении исторической тематики в сложной этнополитической обстановке на Кавказе, о роли осетинских ученых в нормализации межнациональных отношений; о встрече историков в 1991 году. Есть у него и риторические вопросы: следует ли «от лица осетинской научной мысли» называть этносоциальную систему соседних народов «дикой», «варварской» (ответ: «от лица» никто выступать не уполномочен, наверняка не следует называть «дикой» — думаю, что именно поэтому ни того, ни другого не происходит). Теперь об основных вопросах. История не может служить основой для решения политических проблем — возможно, мне выпала честь оказаться первым, кто провозгласил этот принцип на Кавказе. Я всегда был категорическим противником обсуждения исторических сюжетов в политическом контексте и продолжаю считать всех, кто этим занимается, провокаторами и врагами собственных народов. Ингушские историки оказались в 1991 году не готовы принять такой принцип. Мы встретились с ними просто потому, что они были гостями, никто из нас не то что не договаривался об этой встрече, но и не знал о ней. Спорить о том, кто где жил, мы отказались сразу — спорить там не о чем: это всем известно, никаких противоречий ни тогда, ни сейчас в профессиональной среде нет. Поэтому мы предложили план совместных публикаций для ухода от конфликтности, для укрепления мирных взаимоотношений. Возможно, это кажется кому-то «неподготовленностью» или «растерянностью». Мне же показались безумием чемоданы книг и бумаг, которые ингушские коллеги привезли с собой — для чего? Ведь все давно и хорошо известно, только аланское городище Алхан-кала не дает осетинам права претендовать на Чечню, а кабардинские могильники не ведут к претензиям кабардинцев на Ингушетию и Осетию — политические проблемы не решаются в исторических спорах. Оглянитесь вокруг, и вы это увидите. Мы тогда договорились начать с совместной публикации материалов встречи, но, видимо, это лишало наших гостей политического рейтинга, и уехав, они нарушили договоренность. Каждый отвечает за себя. А за историческую науку опасаться не надо. Ни политические интриги, ни искажения исторической правды к науке отношения иметь не могут. Это все идеологическая борьба, поэтому в ней участвуют обычно дилетанты и политические публицисты, — у историков, как правило, не достает времени даже читать подобную макулатуру.

Ахмед («Почему в учебниках истории Осетии написано что до заложения казачьих станиц: Сунженской,Тарской,Воронцово-дашской во второй половине 19в на территории современного Пригородного района были кабардинские и ногайские поселения?Ведь это ложь! станицы были основаны на месте высланных ингушский аулов.И русское название Ингуши пошло именно от села АНГУШТ население которого было выслано».) что-то путает: в учебниках по истории Осетии вообще ничего не написано о казачьих станицах на территории Пригородного района и о том, кто и когда там жил. Не сказано в учебниках, но если говорить об истории, то хорошо известно, что жителями этой территории, как надежно подтверждает археология, были последовательно: аланы, последние два с половиной века называемые по-русски осетинами — кабардинцы — ингуши — казаки — ингуши — и, наконец, все вместе, исключая кабардинцев. При этом ингуши вышли на эту территорию из гор в начале XVIII века, а станицы были основаны в середине XIX века на месте не высланных, а перемещенных ингушских аулов. Перемещенных одновременно с осетинскими и кабардинскими селениями — с предоставлением новых, обычно ничуть не худших земель. Весь список перемещенных осетинских селений приводить не стану — он втрое больше ингушского. Достаточно указать на хорошо известный в Ингушетии осетинский Беслан, который был основан в черте современного Владикавказа (там, где сейчас расположен Осетинский театр), а затем перемещен на нынешнее место.

Azamat, Таймураз и Заур приняли всерьез политико-идеологическую «борьбу за аланское наследство». Самое важное в этой дискуссии то, что она устанавливает очень высокую цену нашей истории и культуре. А самое приятное то, что нам не жалко — если наследие наших предков кому-то может быть полезным, милости просим. Культурой как раз и называется то, что хочется заимствовать. В науке уже в XIX веке не было проблемы доказательства ираноязычия аланов — это непреложный факт, но, конечно только в науке. Еще раз повторю: для эффективного заимствования чужих достижений общественное сознание обычно применяет технологию «виртуальной приватизации». Освоят все, что нужно, полезно, перспективно — и вернутся в свои пенаты. Тюркская культура ничуть не менее велика и интересна. Да и к иранским аланам происхождение карачаевцев и балкарцев имеет прямое отношение. Наши народы — несомненные братья. Что касается «железных доводов», читайте Всеволода Миллера, Ладислава Згусту, Фридрика Тордарсона и многих, многих других. А обращение «алан», не имеющее никакого отношения к самоназванию народа, — это карачаевская форма тюркского обращения «овлан» («товарищ») — читайте Васо Абаева, господа.

Языковая и культурная ситуация

Рева высказывает мнение, что не так уж мы, нынешние, плохи; не стоит преувеличивать превосходство предков, уважение к ним не должно переходить в самоуничижение. Трудно не согласиться, особенно если прибавить к этому безупречную формулу Коста: «дае фыдаелтае рухсаг, даехаедаег мын баезз».

Наибольшее число вопросов связано с положением осетинского языка.

Руслан спрашивает, когда осетинский язык вернется в официальные документы и делопроизводство. Al просит высказать мнение о том, что происходит с нашим языком в самой Осетии, почему намечается тенденция к его потере. Роберт интересуется: что надо сделать, чтобы поднять язык на должный уровень, и возможно ли это сделать при «противодействии Москвы». Ирон обеспокоен положением языка, ищет способы повысить его «авторитет» и задает вопросы: поможет ли принятие специального Закона, почему он еще не принят, кто его противники, не является ли стратегической ошибкой изучение в Дигории дигорского диалекта. Лолаты Руслан считает положение языка самой тяжелой проблемой; ссылаясь на оценку лингвистов, он опасается, что через 20 лет никто уже не будет говорить по-осетински; его вопрос — можно ли еще что-нибудь сделать?

Вполне разделяю озабоченность. Проблема языка — одна из важнейших для будущего Осетии. Потерять язык было бы непростительным легкомыслием, самоубийственным преступлением. Однако, не скрою, что в отношении возможностей осетинского языка и его перспектив я испытываю спокойную уверенность. Наверное, потому, что в течение последних двадцати лет без перерыва и не взирая на смену политических режимов и моды, не обращая внимания на всевозможные обвинения и первоначальное непонимание слишком многих, мне довелось заниматься этим вопросом в единственно эффективном — практическом смысле: от первых петиций 80-х годов до существующих сегодня проектов, государственных документов и реализуемых программ. Общий ответ — сделать в этой области можно очень многое, почти все из желаемого, при этом известно что и как нужно делать, существует богатый отечественный и мировой опыт, который в Осетии изучен. Подготовлены: новый проект Закона о языках, на днях обновлен для обсуждения Правительством проект государственной программы «Осетинский язык», четвертый год под эгидой ЮНЕСКО осуществляется принятая Правительством РСО-А Концепция национального образования.

В современном — индустриальном, рыночном, информационном обществе стержнем языковой политики и опорой для решения языковых проблем является система образования. Весьма успешно идет эксперимент по созданию полилингвальной осетинской школы, разрабатываются новые методики обучения осетинскому языку и преподавания на осетинском языке, создаются новые учебники. Через несколько недель должна состояться вторая международная конференция по этим проблемам. Наши результаты с Божьей помощью должны стать пионерскими и послужить основой и примером как в России, так и за ее пределами. Осетинская школа планируется как современная образовательная система, выпускники которой, в равной степени владея родным, русским и английским языками, получат возможность максимально широкого выбора для продолжения образования.

Закон был бы очень полезен, но кардинально он ничего не решит — для грамотной языковой политики вполне достаточны конституционные нормы, российское и республиканское законодательство. Никто в России не препятствует его принятию, главный барьер — осетинская бюрократия, опасающаяся двух главных вещей: необходимости осваивать документацию и делопроизводство на государственном осетинском языке (государственный-то он по Конституции, а необходимость осетинской документации зафиксирована в проекте Закона), и реального удвоения языковых проблем, которое несет практическое использование двух литературных вариантов — восточного (иронского) и западного (иронского). Оба записаны в Конституции, но на уровень практических функций выводятся Законом. По поводу делопроизводства и много другого — все необходимые мероприятия спланированы в проекте Программы «Осетинский язык», и ничего неподъемного в них нет, осетинская канцелярская лексика прекрасно использовалась с 20-х по 50-е гг.

Признание двухвариантности осетинского литературного языка — преодоление стратегической ошибки, допущенной в 30-е годы, и единственный способ не допустить разделения народа. Если кого-то интересуют примеры, то их много, но лучший — Украина, отделившаяся от России и ставшая отдельным народом и отдельной страной в результате тупой имперской политики «единого великорусского языка». Все это произошло почти на наших глазах — в течение последних двухсот лет, а последний шанс остановить процесс был упущен в начале XX века. Замечательный пример того, как мировая империя не справилась с ветвью собственного языка и родной культуры, и как история не прощает издевательства над братьями.

Чтобы была понятнее предыстория нашего сегодняшнего положения и насущные задачи, прилагаю к этому краткому ответу свой доклад о языковой политике (См. Приложение 1), он сделан в 2002 году и не издавался.

Валера обращает внимание на изменения, внесенные в федеральный Закон об образовании: если национально-региональный компонент отменен, значит осетинский язык перестанут изучать в школе — так ли это и что можно сделать, чтобы не допустить такого развития событий. Прежде всего, изъятие из закона понятия НРК вовсе не ведет к отмене языков и других национально-региональных предметов в школе — для этих предметов по-прежнему есть в часы в базисном (то есть федеральном) учебном плане. Изменения, внесенные в закон, суть совершенно логичное проведение общей политической линии РФ — во-первых, забота о единои пространстве (в данном случае образовательном) федерации, и, во-вторых, прощание с иждивенчеством. Если осетинам нужен осетинский язык, их республика должна научиться сама решать вопросы его функционирования. Помимо всего прочего, только в Осетии и может быть известно что именно и как нужно делать. А если осетинам их язык не нужен, то что — Кремль будет им его навязывать? Не то что в сегодняшней России, — и в СССР не было фатальной необходимости расставания с родным языком и культурой: это был «встречный план» нашего холуйского партийного руководства; и союзные, и часть автономных республик сохраняли, как известно, национальную школу и изучение национального языка в русской школе. Мифическое «противодействие Москвы» есть ни что иное, как оправдание собственной бездеятельности, безотвественности, бездарности, бескультурья и шкурных интересов. Грамотное и ответсвенное правительство республики имеет все возможности создавать свои учебные планы, вводить свои предметы и т. д. — конечно, в рамках единого образовательного пространства, которое изначально присутствует в законе как важнейший принцип. Но что означает такое единство? Оно означает, что нужно изучать математику, русский язык, ботанику и весь федеральный набор предметов в заранее установленных объемах. Хотите изучать математику на эскимосском языке — изучайте, никто вас не ограничивает. Не умеете работать, наплевали на свой язык — никто вместо вас ни работать не станет, ни уважать вашу культуру. Вот и все. Точно так же и в средствах массовой информации. Российских и русскоязычных телерадиоканалов столько, что если все вещание в Осетии перейдет на осетинский язык, это никак не скажется на возможностях русского вещания. Федеральные органы давно сказали осетинским — можете, хоть все вещайте на родном языке. Проблема в том, что не могут, то есть не хотят переучиваться, не желают работать, безразличны к национальной (а значит — к любой культуре). Остается только добавить, что судьба осетинского, как и любого другого языка, не решается его преподаванием в русской школе. Качество изучения осетинского языка в русской школе в Осетии — серьезная методическая и кадровая проблема. Она постоянно обсуждается, есть сдвиги и, самое главное, уже разработаны новые методики и написаны новые учебники. Но от успеха в русской школе не зависит ни будущее английского, ни будущее осетинского языка. Зависит другое — чрезвычайно важное — включенность в осетинский культурный контекст многонационального населения Осетии, сохранение комплиментарного русско-осетинского культурного и политического единства. Фундаментальные же языковые функции социализации личности и трансляции культуры присущи лишь языку обучения. Иными словами, урок физкультуры на родном языке намного эффективнее для развития и сохранения этого языка, чем его изучение, происходящее на ином языке.

Вопрос о том, когда начинать учебный год в Осетии — с 1 или, например, с 5 сентября — тоже, наверное, важный. Думаю, пока лучше с 5-го — чтобы помнили. А когда созреем политически и культурно, чтобы понять, что удар был нанесен по осетинам как единой нации (вспомните август на юге) и по Осетии, не желающей отделять себя от Российского государства, — когда нашим ответом будет престижная и высокоорганизованная осетинская школа в Беслане — раз уж Осетия служит целью терроризма, нужно отстаивать и укреплять свои позиции — вот тогда можно будет вернуться к 1 сентября, тогда уже никто не забудет.

Бибо тревожит морально-психологическое состояние населения, с которым, а вовсе не с экономикой, связаны кризисные проблемы: народ не думает о собственной судьбе, равнодушен к родному языку, культурному запустению, судьбе Южной Осетии — это, по его мнению, симптомы, а главная причина — в отсутствии творческой элиты, способной влиять и на народ, и на руководство Осетии, потому что принцип нашей интеллигенции — «куда ветер подует». Оценка суровая и по большей части справедливая, только слишком максималистская. Моральное состояние народа связано не только с экономикой, а экономический кризис связан не только с моральным упадком. Есть и другие факторы, в том числе политические и культурные. Часть этих проблем имеет общемировой, часть — общероссийский характер, мы вовсе не одиноки. Это, конечно, не освобождает от ответственности и не отменяет наших целей. Только достичь их можно, если точно описать и правильно понять свое положение. В этом смысле претензии не всегда предъявляются по адресу — иногда указанного адреса не существует. Наличие некоторого, не слишком широкого, круга людей творческих профессий — чаще умных и талантливых, реже образованных и воспитанных — еще не означает наличия того общественного слоя, который можно называть национальной интеллигенции, культурной элитой — названия могут быть разные, суть одна. Осетинская культурная элита, успешно построившая основы современной национальной культуры, была физически и почти поголовно уничтожена в первой половине XX века. Ни состав, ни функции ее пока не восстановлены, да и не могут быть восстановлены за короткое время — тем более у небольшого народа. «Куда ветер дует» — это, как правило, совсем другие люди, дети других родителей, ученики других учителей — поэтому им так трудно понять то, что было аксиомой для какого-нибудь Сослана Темирханова или Рутена Гаглоева — специально называю не самых знаменитых, но блестящих и выдающихся. Не будем отчаиваться, а тем более — отступать. На самом деле ведь Пушкин — главный критерий состояния русского общества и уровня русской культуры, а вовсе не крепостные крестьяне Пушкина — у них свои, тоже весьма достойные заботы. Не нужно искать в обывательской среде понимания культурных задач или раздумий о судьбе родины. Этого нет ни в одной стране, да и никогда не было. Не путайте должностные или материальные атрибуты с функциями национальной элиты. Вспоминайте Нартов, в конце концов: там ведь должности и богатства с одной стороны, а элита — с другой. Обратите внимание и на то, как все изменилось за последние двадцать лет — Осетия окончательно и бесповоротно едина, и это подтвердит любой референдум, все больше людей, которые — как все вы — задаются нашими общими вопросами.

Мысост Бардзинты беспокоится о том, что потеря языка и традиций отдаляет народ от корней и угрожает потерей национальной идентичности. Действительно, потеря идентичности иногда происходит, но, слава Богу, пока не с народом, а с отдельными его представителями или социальными группами. Главная причина такой потери не в отказе от традиций, понимаемых «как особый кодекс поведения в обществе и семье», а в том, что эти традиции вместе с другими частями так называемой «традиционной» (то есть народной, сельской, этнографической, фольклорной) культуры не могут обеспечить существование человека в современном (индустриальном, рыночном, профессиональном, информационном и т. п.) обществе. После выхода из традиционного (феодального, сугубо аграрного) общественного состояния идентичность и другие социокультурные интересы может обеспечивать национальная (то есть профессиональная, городская, письменная и т. д.) культура. Путать традиционную народную культуру с культурой национальной не нужно — первая давно стала частью второй, занимая в современном культурном процессе совершенно иное место, нежели в жизни традиционного общества. Иными словами, невозможно быть осетином в современном и полноценном национальном смысле, не являясь носителем национальных достижений, не зная письменности и литературы, представляя музыкальную культуры как набор народных мелодий и т. д. и т. п. — если говорить в целом — не осваивая многообразие мировой культуры и всей сложной жизни современного человечества с помощью функционирующих профессиональных механизмов собственной национальной культуры. Трагедия уничтожения осетинской школы как раз и заключается в отрыве значительных слоев народа не от традиционной — так в общем-то не произошло, но это мало что решает. Чтобы было понятно, о чем идет речь, прилагаю не издававшийся текст своего доклада (Приложение 2), сделанного на Совете Республики весной 2004 года.