Кто есть кто во Владикавказе: Арон Давидсон

Арон Михайлович Давидсон родился 12 мая 1921 года в городе Щорс Черниговской области Украины.
В 1946 году окончил Днепропетровский металлургический институт, где получил специальность «прокатчик».
В 1952-1960 годах — секретарь парткома СКГМИ.
В 1960-1963 годах — проректор по учебной работе СКГМИ.
В 1968-1991 годах — заведующий кафедрой «Теории и автоматизации металлургических процессов и печей» СКГМИ.
Доктор технических наук, профессор.
Автор 265 научных работ, 19 авторских свидетельств и 3 патентов.
Заслуженный деятель науки и техники РФ, заслуженный деятель науки и техники РСО-А.
Награжден орденами «Трудового красного знамени» (1971), «Знак Почета» (1980), «Отечественной войны» 1 степени (1985), «Дружбы» (2002), «За заслуги перед Отечеством» 4 степени (2006) и 20 медалями.
Имеет дочь и 3 внучек.

(Ниже публикуется интервью без вопросов, которое Арон Михайлович Давидсон любезно дал начальнику отдела по связям с общественностью и средствами массовой информации СКГМИ):

— Мой отец — Михаил Маркович Давидсон (1888-1960) — работал продавцом в магазине.
Моя мама — Раиса Григорьевна Эфросман (1892-1964) — работала стоматологом.
В семье было четверо детей.
Борис (1918-1970) стал профессором, преподавал в Свердловском архитектурном институте.
Вторым ребенком был я.
Яков (1923-1975) стал военнослужащим, имел звание подполковник.
Абрам (1926-1973) стал инженером.

В 1938 году я поступил в Днепропетровский металлургический институт, который готовил специалистов для черной металлургии.

Перед войной мне мама подарила скрипку, которую купила на рынке. Внутри скрипки был ярлык мастера-изготовителя, на котором на иностранном языке значилось — Страдивари. Конечно, это была не подлинная скрипка работы Страдивари, а подделка. На ней я учился играть как любитель. Игра на скрипке стала моим хобби, но серьезно музыке я никогда не учился.

Когда началась Великая Отечественная война, я был студентом 3 курса и секретарем комсомольской организации Днепропетровского металлургического института.
На третий день после начала войны в июне 1941 года меня вызвали в обком партии и предложили написать заявление с просьбой направить меня на службу в отдельный добровольческий коммунистический батальон специального назначения. Я написал такое заявление и был зачислен в батальон в звании рядового. Из Днепропетровского металлургического института в этот батальон было зачислено 15 студентов, все они были комсомольцами.

В городе Сумы наш батальон, сформированный из коммунистов и комсомольцев Днепропетровска, прошел курс молодого бойца, был вооружен винтовками СВТ и был отправлен в распоряжение политотдела Юго-Западного фронта.

Под городом Первомайск мы вырыли окопы и стали готовиться встречать врага.

Через расположение нашего батальона отступила советская кавалерийская дивизия. Командир дивизии скептически на нас посмотрел, покачал головой и оставил нам в усиление несколько пулеметных расчетов. Однако пулеметчики пробыли в нашем батальоне всего несколько часов, после чего уехали в сторону отступившей кавалерийской дивизии.

Из окопов нашего батальона было видно село. Оно еще не было занято врагом. Мы видели, как с нашей стороны к селу подъехал грузовик на большой скорости и остановился у дома. Из кабины грузовика выскочил шофер, спешно вывел из дома молодую женщину с ребенком, посадил их в кабину грузовика, и на большой скорости уехал прочь от села в сторону города Первомайск.

В расположение нашего батальона въехал мотоциклист в форме советского офицера и передал командиру батальона устный приказ отступать.
Мы вышли из окопов и организованно стали отступать. Но на дороге нас остановил советский офицер, который ехал к нам в машине. Офицер спросил, почему батальон отступает?
Командир батальона сослался на устный приказ, доставленный мотоциклистом. На что офицер сообщил, что никакого приказа об отступлении не было, а мотоциклист — немецкий фронтовой разведчик.
Мы вернулись в наши окопы.
В окопах мы пробыли несколько дней, пока не поступил приказ отходить. Этот приказ был настоящий.

В одном из боев я попал под огонь пулемета и получил два ранения. Ко мне подползла медсестра с кинжалом в зубах, посмотрела на ранения, разрезала кинжалом на мне сапог, перебинтовала раненую ногу и вытащила меня из-под обстрела.

Меня, вместе с другими раненными везли на подводах, когда этот санитарный обоз попал под минометный обстрел. Возница спрыгнул с подводы и укрылся в ближайшем окопе. Я остался на подводе. Когда обстрел закончился, подводы продолжили свой путь к железнодорожной станции. Там раненых погрузили в эшелон.

В составе группы раненых я был эвакуирован в Керчь, а оттуда пароходом в Ростов. Из ростовского госпиталя я был переведен в госпиталь в город Пятигорск.

Помню, как в Пятигорске раненых, в том числе и меня, во время налетов вражеской авиации переносили в тоннель Провала.

В декабре 1941 года я был комиссован из-за тяжелого ранения. Передо мной стал вопрос: куда ехать?
С января 1942 года стал работать в селении Студенояблоневка Сталинградской области в колхозе имени Ленина счетоводом.
Счетоводом я работал до июня 1942 года, а с июля 1942 по март 1944 года я стал работать в этом же колхозе школьным учителем физики и математики.

В этой же школе я познакомился с Надеждой Марковной Бовитуненко. Она работала учительницей младших классов. Мы полюбили друг друга и поженились.

В селении Студенояблоневка в 1943 году родилась наша первая дочь — Валентина.

В партию я вступил в июле 1944 года.

В 1944 году я вернулся в Днепропетровский металлургический институт и был сразу избран секретарем комитета комсомола.
В то время в Днепропетровском металлургическом институте членом комитета комсомола была молодая женщина.
Меня вызвали в городской комитет комсомола и сказали, что в институте завтра нужно провести комсомольское собрание, на котором исключить этого члена комитета из комсомола, так как завтра эта женщина будет арестована, потому что, во время оккупации она сотрудничала с немцами.
На назначенное комсомольское собрание института один комсомолец не пришел. Он, когда шел на комсомольское собрание, был застрелен на улице неизвестным из пистолета. Этот неизвестный после совершенного им убийства перелез через забор Горного института и сказал охране, что в него стреляли на улице. Охрана выпустила убийцу через главный вход, и он исчез.
Но в Днепропетровском металлургическом институте комсомольское собрание было проведено в назначенное время. Началось собрание лично для Один комсомолец попросил слово для выступления, вышел на трибуну и, вместо того, чтобы говорить, начал петь песню о том, что кто-то не умел любить Родину. После исполнения этой песни прозвучало предложение исключить эту женщину из комсомола. За это предложение проголосовали все единогласно. Как впоследствии сложилась судьба этой женщины, я так никогда и не узнал.

В 1944 году меня вызвали в ЦК ВЛКСМ в Москву и назначили комсоргом ЦК ВЛКСМ Днепропетровского металлургического института.

В марте 1944 года я восстановился как студент в Днепропетровском металлургическом институте и в 1947 году его закончил.
После окончания института я подал заявление о поступлении в аспирантуру этого же вуза. Но мне в моей просьбе было отказано.

Я был избран делегатом от Днепропетровской области на XIII съезд комсомола Украины.

В работе XIII съезда комсомола Украины принимал участие секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов. И каждый вечер он вел прием делегатов съезда по личным вопросам.
Я пошел к нему на прием и попросил освободить меня от обязанностей комсорга ЦК ВЛКСМ Днепропетровского металлургического института по той причине, что мне отказано в поступлении в аспирантуру этого вуза. Михайлов сказал своему помощнику: «Запиши этот интересный случай». А мне пообещал следующее: «Я вернусь в Москву и разберусь с этим делом.»
Вскоре после окончания съезда комсомола Украины я получил телеграмму от Михайлова, в которой он поздравил меня с зачислением в аспирантуру Днепропетровского металлургического института и пожелал мне успеха в научной работе.

В 1949 году я защитил кандидатскую диссертацию по теме «Тепловая работа нагревательных колодцев». Научным руководителем моей работы был заведующий кафедрой «Металлургических печей» Днепропетровского металлургического института профессор Ной Юльевич Тайц.

После защиты кандидатской диссертации меня направили в Ждановский металлургический институт, где я стал работать старшим преподавателем на кафедре энергетики и металлургических печей.

В августе 1950 года я был направлен на работу в Северо-Кавказский горно-металлургический институт, где стал работать старшим преподавателем кафедры общей металлургии, а с ноября 1951 года — доцентом этой кафедры.

В СКГМИ мне пришлось фактически переучиваться, потому что я ранее специализировался по черной металлургии, а СКГМИ готовил специалистов в области цветной металлургии.

В 1952 году в нашей семье родилась вторая дочь — Людмила.

В этом же году я был избран секретарем парткома СКГМИ, и находился на этой должности до 1960 года, одновременно являясь доцентом кафедры общей металлургии СКГМИ.

Одно время, когда я был секретарем парткома института, секретарем его комсомольской организации был Александр Сергеевич Дзасохов.

В те годы парторг института занимался всем, начиная от учебных вопросов и кончая бытовыми проблемами.

В 1950-х годах в СКГМИ произошел такой случай.
Ко мне как к парторгу пришла мать одного из студентов и сказала, что её сын хочет жениться на студентке нашего вуза. Проблема заключалась в том, что его родственники были против заключения этого брака.

Я позвонил секретарю по идеологии областного комитета партии Билару Емазаевичу Кабалоеву, рассказал ему эту историю и попросил совета, что делать. Он меня спросил: «У тебя жена есть?» «Есть»,- ответил я. «А у меня «нет»,- ответил он, — «Тебе должно быть виднее, что нужно делать в такой ситуации».
Тогда я пошел к ректору СКГМИ Сергею Игнатьевичу Крохину и попросил его послать меня в командировку в Москву по этому поводу в Министерство высшего образования СССР. Меня принял заместитель министра. Я рассказал ему эту историю и попросил его срочно перевести из СКГМИ в другой вуз этих юношу и девушку. Приказ о переводе был издан в тот же день.
Влюбленная пара уехала учиться в другой город, и там создала семью, в которой родился ребенок.
Намного позже я узнал о том, что впоследствии мать этого студента гуляла со своим внуком на руках по населенному пункту, в котором жила, и с гордостью показывала своего внука односельчанам.

В 1950-х годах в СКГМИ в теплое время года действовала танцплощадка для студентов.
Танцы устраивались на пространстве между учебными корпусами и общежитием.
Вход в СКГМИ тогда был свободным, и на эти танцы приходила молодежь из близлежащих кварталов. Приходила на эти танцы и шпана, которая пыталась устанавливать на танцплощадке свои порядки. Из-за этого случались драки между шпаной и студентами.
Тогда я как парторг собрал комсомольский актив института и дал им поручение: территория СКГМИ не должна быть местом сборища шпаны.
И когда в следующий раз шпана попыталась вновь диктовать студентам свои правила, студенты этому воспротивились, произошла драка, в которой студенты шпану избили.
Как это ни странно, но у шпаны в милиции нашлись покровители, которые решили возбудить против студентов уголовное дело. Тогда студенты собрали деньги и отправили одного своего представителя в Москву .
Перед отъездом представителя студентов в Москву мне позвонил секретарь по идеологии обкома КПСС и спросил меня: «Ты знаешь, что твои студенты хотят ехать жаловаться в Москву?» Я ответил: «Первый раз слышу».
Представитель студентов уехал в Москву, добился приема в Верховном Совете СССР, и в результате этой поездки из Москвы приехала комиссия, которая стала изучать уголовное дело, заведенное против студентов СКГМИ в МВД. В результате работы комиссии уголовное дело против студентов СКГМИ по поводу избиения ими шпаны было прекращено.

Удивительно, но когда члены комиссии беседовали со студентами и преподавателями СКГМИ по поводу произошедшей на танцплощадке драки, один преподаватель вуза, член партии с 1918 года, сказал членам комиссии, что эту драку организовали ректор Крохин и парторг Давидсон.
Эту фразу я слышал сам, потому что находился за фанерной перегородкой, которой было разделена комната, в которой работали члены комиссии. Они в одной части комнаты беседовали по поводу случившегося со мной, а в другой части комнаты беседовали с этим преподавателем.
После окончания работы комиссии ее члены мне сами рассказали об этой удивительной версии драки. Но эту версию я уже знал, потому что мне довелось её случайно услышать тогда, когда она была впервые озвучена.

Был и такой случай. Однажды вечером я выхожу из учебного корпуса и вижу, как рядом со студенческим общежитием на члена комитета комсомола вуза идет с ножом хулиган. Я закричал, к месту происшествия прибежали студенты. А хулиган, когда увидел, что к нему бегут студенты, спрятал нож в свой карман. Студенты завели хулигана в комитет комсомола. Я сказал хулигану: «Положи нож на стол.» Хулиган меня спросил: «Ты кто такой?» Я обратился к комсомольцам: «Ребята, объясните ему кто я такой». Они ему объяснили. Я вызвал наряд милиции, и хулигана увезли вместе с его ножом.

Бывали у меня в мою бытность парторгом и трагикомические эпизоды.
Однажды ко мне пришла как к парторгу на прием жена одного студента и сказала, что её муж, когда ездил на уборку урожая картофеля в сентябре, во время этой поездки ухаживал за одной студенткой.
Я вызвал к себе этого студента, намериваясь задать ему «взбучку».
Но студент сказал мне, что его жена ревнует даже тогда, когда на это нет никаких оснований, по той причине, что она не совсем психически здорова.
Вскоре мне представился случай убедиться в истинности его слов.
Ко мне опять пришла жена этого студента и оставила мне записку, в которой предложила, чтобы я и она стали встречаться для любви, потому что, как она написала, «Вы мне понравились».
Я был женат, у меня были дети, она была замужем, и ни о каких встречах, естественно, не могло идти и речи. Но поскольку я понял, что эта дама неадекватна, я решил поставить в известность об этом случае руководство, потому что от этой дамы можно было ожидать всего, что угодно. К счастью, для меня, этого «всего что угодно» не случилось.

Я участвовал в художественной самодеятельности института, пел в хоре.
И даже, бывало, аккомпанировал из-за кулис студентам на скрипке, якобы, работы Страдивари.

В 1964 году я защитил докторскую диссертацию на тему «Исследование некоторых печей цветной металлургии и методика определения их оптимальных параметров.

В те годы актуальной являлась задача оптимизации температуры корпусов электрических печей. Крупнейшим специалистом в этой области в стране был профессор Александр Данилович Свенчанский. В своих научных работах он указывал, что температура на наружной поверхности корпусов электрических печей должна находиться в пределах 40-60 градусов Цельсия.
Органы энергонадзора проверяли на предприятиях металлургии страны температуры корпусов печей, и если определяли, что температура корпуса выше 60 градусов по Цельсию, то предлагали довести температуру корпусов до 60 градусов по Цельсию.
В реальном производстве температура корпусов электрических печей была выше и составляла 70-90 градусов Цельсия.
Учитывая предписания энергонадзора, было принято решение рассчитать размеры корпуса одной из печей, работающей на заводе «Победит», чтобы достичь на нем температуры 60 градусов по Цельсию. Рассчитали такую печь и построили. Получилось, что температура на её корпусе составляет приблизительно 60 градусов по Цельсию.
Но один из инженеров предложил проверить расход электроэнергии на единицу продукции в этой построенной печи, и этот расход оказался больше, чем по старой печи.
Был сделан вывод об ошибочности такого подхода при расчете печи. Эту печь разрушили. И было принято решение разработать теоретический подход определения рациональной температуры корпусов.
Этим теоретическим решением я начал заниматься, и эта задача была решена.
На заводе «Победит» была построена вначале одна, а потом несколько печей, рассчитанных по этой методике. И они стали давать экономию расхода электроэнергии. На такие печи был получен патент.
Кафедра металлургических печей и теплотехники СКГМИ пригласила профессора Свенчанского приехать в город Орджоникидзе и быть оппонентом по кандидатской диссертации.
Свенчанский приехал, и тогдашний директор завода «Победит» Алешин показал ему новые печи. Свенчанский, увидев новые печи в работе, сказал:, что температура корпусов электрических печей сопротивления должна рассчитываться по предложенной нами методике. И что он уберет из своей книги указание на рациональную температуру в 40-60 градусов по Цельсию.
Но сделать такое изменение в своей книге он уже не успел.

Научным руководителем моей докторской диссертации был заведующий кафедрой металлургических печей Института стали и сплавов Марк Алексеевич Глинков.
В тексте своей докторской диссертации я вступил в полемику с научной теорией профессора Дмитрия Александровича Диомидовского, который в те годы работал заведующим кафедрой одного из вузов Ленинграда.
Когда Д.А. Диомидовский узнал о том, что мои практические данные противоречат его теории, он сказал: «Тем хуже для практических данных».
И М.А. Глинков решил пригласить одним из оппонентов на защите моей докторской диссертации именно Д.А. Диомидовского.
Профессор Д.А. Диомидовский попросил М.А. Глинкова, чтобы он прислал меня с диссертацией к нему в Ленинград.
Когда я приехал в Ленинград, то Д.А. Диомидовский мне сказал: «Каждое утро приходите ко мне, у меня будут к Вам вопросы по поводу диссертации». Я каждое утро приходил к нему.
Дело кончилось тем, что Д.А. Демидовский написал отзыв на мою диссертацию, запечатал отзыв в конверт и отдал мне его в запечатанном виде для передачи М.А. Глинкову.
Когда я привез конверт М.А. Глинкову, он меня спросил: «А Вы читали отзыв на свою диссертацию?» Я ответил, что нет. Тогда мой научный руководитель дал мне прочитать отзыв. Смысл отзыва сводился к тому, что диссертация может быть признана удовлетворительной, и если автор удалит из диссертации критику работ Диомидовского, то он согласен быть моим официальным оппонентом на защите.»
М.А. Глинков сказал мне: «Уберите в своей диссертации всю критику в адрес Диомидовского.» Пришлось перепечатать диссертацию.
После этого Д.А. Диомидовский был назначен оппонентом.
Два других оппонента прислали положительные отзывы на мою диссертацию.
Д.А. Диомидовский прислал отрицательный отзыв на мою диссертацию.
Сложилась ситуация: два рецензента дали положительные отзывы на диссертацию, один — отрицательный.
Научный руководитель моей диссертации Марк Алексеевич Глинков в такой ситуации стал настаивать на обязательном присутствии на моей защите Диомидовского, потому что он дал отрицательный отзыв на мою работу. Но Диомидовский несколько раз под надуманными предлогами отказывался принять участие в защите моей диссертации.
Тогда М.А. Глинков принял решение назначить ещё одного оппонента, и когда этот дополнительный оппонент тоже дал положительный отзыв, тогда была назначена защита.
Так на мою докторскую диссертацию было получено три положительных отзыва и один отрицательный. И защита моей докторской диссертации прошла успешно.

В настоящее время на Пикалевском алюминиевом заводе эксплуатируются 3 трубчатых вращающихся печи кальцинации глинозема, работающие с температурой отходящих газов, рассчитанных на основании моей докторской диссертации. А на Богословском алюминиевом заводе работают 7 таких печей. Все они дали значительный экономический эффект.

Если коротко обозначить мои основные научные изобретения, то они состоялись в области определения рациональной температуры отходящих газов из трубчатых вращающихся печей процессов кальцинации и в области оптимизации температуры корпусов электрических печей сопротивления.

Лет 10 назад в мой кабинет зашел неуспевающий студент-заочник ростом под потолок со своей матерью. Они очень хотели, чтобы студент стал успевающим. Я ответил, что для этого нужно учиться. Тогда мама отослала своего сына погулять, а из своей сумочки достала пачку денег.
Я ей сказал: «Заберите, иначе вы в мой кабинет больше не войдете. Ни вы сами, ни ваш сын.»
Они ушли ни с чем. А когда я вышел из учебного корпуса, то увидел, как мама садилась в машину, за рулем которой находился её сын.
Никаких экзаменов он не стал сдавать, и в последующем ушел из института.

Советская система образования в свое время считалась одной из лучших в мире.
Сегодняшняя модель российского образования не является идеальной. Она не готовит студента лучше, чем это делалось в советское время.
Я это вижу даже на своем опыте преподавателя. В советское время, когда я читал лекцию, конспекты писали все студенты. На последней моей лекции конспекты писали только половина студентов, а остальные просто присутствовали на лекции.

Когда я защищал кандидатскую диссертацию, то без внедрения материалов диссертации саму диссертацию защитить было невозможно. А сейчас многие диссертации — кандидатские и даже докторские — защищаются без внедрения…

Владимир Карев