К вопросу об этногенезе осетин

(по поводу статьи Артура Коцоева «Осетины: скифы, аланы или арийцы?»)

Cтатья «Осетины: скифы, аланы или арийцы?» Артура Коцоева, главного редактора популярного издания «Народы Кавказа», опубликованная в №24 за 2012 год, затрагивает три важнейших элемента так называемого языкового «строительного блока этничности».[1]

Эти элементы включают названия/самоназвания этноса или его составных частей, диалекты/говоры, а также наиболее рельефные повторяющиеся морфологические и фонетические закономерности, отличающие данный язык (или группу родственных диалектов) от других языков. Таков, например, суффикс t, при помощи которого в северо-иранских языках/диалектах образуется форма множественного числа: у скифов, сарматов, алан — τaι (tae), у осетин — tаe, у согдийцев — t.

Специалисты выделяют эту закономерность как главное доказательство этногенетической языковой общности североиранцев и преемственности их диалектов с современным осетинским языком.[2] При этом в западной историографии именно язык считается ведущим показателем — «строительным блоком» в ряду других индикаторов этничности.[3]

Мне представляется совершенно логичной и вполне обоснованной попытка автора вышеуказанной статьи выделить еще одну характерную закономерность, связывающую древние североиранские языки/диалекты с диалектами современного осетинского языка и уточняющую некоторые этногенетические линии преемственности в формировании составных частей осетинского этноса.

Артуру Коцоеву принадлежит удачная находка, связанная с причинами чередования произношения фонем «с» и «ш» в наиболее популярных словах различных североиранских диалектных группах, являющихся прямыми предшественниками современных осетинских диалектов и их носителей. То, что эта интересная подробность с точки зрения определения ранних этапов развития осетинского языка, до сих пор ускользала от внимания отечественных специалистов, на мой взгляд, объясняется все еще доминирующей концепцией о так называемой «двуприродной» основе осетин.

Согласно этой концепции, «ведущее место в этногенезе осетин» отводится безымянной «кавказской аборигенной общности». «Новая этническая общность», то есть осетины, окончательно сложилась якобы только к XIV-XV вв. в результате синтеза безымянных «кавказских аборигенов» (субстрата) и ираноязычных алан (суперстрата).[4] Нетрудно заметить, что по существу постулируется полное отрицание этнической, то есть прежде всего культурно-языковой преемственности ранних североиранцев: киммерийцев, скифов, сарматов и современных осетин. Равно как и отрицание того, что осетины могли унаследовать какие-то иные, кроме формы множественного числа, характерные диалектные особенности от своих предков. Ведь согласно этой концепции, последние вообще не принимали участие в этногенезе осетин, ибо он начался якобы только после I века нашей эры, то есть когда аланы пришли на Кавказ и стали «ассимилировать» (исключительно в языковом отношении!) кавказских безымянных аборигенов.

В 1990-е годы я уже обращал внимание на некоторые слабые стороны такого подхода. В частности, идея определяющей роли общекавказской «этнической подосновы» в этногенезе всех северокавказских народов, и осетин в том числе, в наибольшей степени отвечала не исторической действительности, а господствовавшей в то время идеологии советского государства. Фактически это была идея «пролетарского интернационализма», опрокинутая в прошлое. При этом, разумеется, я ничего не имел и не имею против гуманной идеи дружбы народов как таковой.

Понятно и то, почему монополистами и проводниками этой концепции в этногенетических исследованиях выступали археологи. Ведь советская марксистско-ленинская наука определяла народность как исторически сложившуюся языковую, территориальную, экономическую и культурную общность, предшествующую нации.[5] При этом материальной подоснове в ряду этих показателей отводилась ведущая роль. Поэтому, начиная с 1960-х годов, археологическую культуру (далее — АК) искусственно пытались соотнести с понятием этноса. Тем самым из понятия этноса исключался собственно этногенез, то есть происхождение этнической общности, или народа, а роль языка как «строительного блока этничности» на практике игнорировалась.

Мне уже приходилось обращать внимание моих оппонентов на то, что археологическому материалу, который образует АК, при всей его ценности присущ ряд минусов. АК исторически безымянны и не могут быть соотнесены с этносами непосредственно, ведь одна общая материальная культура может принадлежать разным народам. Наоборот, единый народ в разных своих частях может создавать в зависимости от обстоятельств (природных, политических и т.д.) несходные между собой формы быта, отражающиеся в АК. Иными словами, материальная культура не может быть творцом народа. Между этими крайними точками много градаций. Кроме того, в какой-то мере задача использования археологических материалов для этногенетических построений усложнена самими археологами, фетишизирующими некоторые археологические категории, особенно глиняную посуду. Поэтому многие исследователи склонны объяснять любой перерыв в главной эволюции тех или иных форм предметов или построек полным исчезновением данного народа, а появление новых форм — приходом нового населения. При этом непонятно, куда «исчезает» предшествующий этнический массив.

Древность, кстати, не дает примеров попыток поголовного геноцида или депортации со стороны некоторых сил. Это одиозное «изобретение» принадлежит средневековым монголам Чингис-Хана и «просвещенным» европейцам в новое и новейшее время. Что касается североиранцев, то в отношении сородичей, о которых вновь приходящие на Кавказ племена и дружины сохраняли историческую память, они обычно довольствовались установлением политической гегемонии своей верхушки. То же правило применялось и в отношении неиранцев.[6] В этой связи приведенный Артуром Коцоевым пример с осетинским словом «aeнаерай», имеющим санскритскую параллель «ан-арий», то есть «не ариец», вполне отражает практику древних североиранских предков осетин.

Этим словом в различных вариантах, описанных автором рецензируемой статьи, каждая новая волна североиранцев обозначала «не североиранские племена», на которых она распространяла свою политическую гегемонию. То, что этот корень в различных вариантах, и, в общем, в таком же значении, применяемом по отношению к чужакам, сохраняется в архаических слоях осетинского языка до сих пор, служит хорошим языковым этногенетическим показателем. Он связывает современных осетин с их древнейшими североиранскими предками.[7]

Примеров наслоения одних волн североиранцев, мигрировавших на Кавказ, на другие, что в конечном итоге и определило ранний этап в этногенезе осетин, много. Их необходимо собрать и выстроить в логический ряд. Разумеется, выделение археологических культур является важным звеном в исследовании этногенетической проблемы, но, к сожалению, историческое осмысление археологических материалов искусственно расчленяется по замкнутым в себе культурам так, что скифская археология, аланская археология почти не скреплены преемственностью на этом уровне. Савроматов же вообще путают с сарматами.

Видоизменение АК одного и того же ираноязычного населения подменяется полной «сменой культур», под которой подразумевается смена населения. Последняя, по времени АК (аланская) зачастую и берется за точку отсчета в этногенезе осетинского народа. А это мешает познанию исторического (и этногенетического) процесса во всей полноте, целостности и динамике.

В отличие от абсолютизированного «экономического» материального показателя исключительно аланской эпохи, взятого за основу в определении этногенеза осетин, их язык органически неразрывно соединил в себе все страты с самых древнейших времен, несущие характерные образчики речи абсолютно всех североиранских этнических общностей. В нем, как в историческом зеркале, последовательно отражены все этапы этногенетического процесса и все его участники. Поэтому без глубокого изучения осетинского языка попытка правильно описать этногенез осетин обречена на провал.

В этой связи напомним, что современные западные специалисты выделяют пять основных «строительных блоков этничности»: биологический, языковой, исторический (общность истории и происхождения), религиозный и так называемый национальный («Nationality»).

Под последним понимается право на определенную (этническую) территорию, равенство с другими наиболее сильными народами и «все символические и политические маркеры суверенного и независимого народа».[8] Раймонд Тарас и Раджат Гангули, в частности, дают наиболее обновленное определение этнической группы/общности: «Это большая или маленькая группа людей либо в традиционном, либо в продвинутом обществах, которая объединена совместно унаследованной культурой (включая язык, музыку, пищу, одежду, обычаи и традиционную практику), расовым сходством, общей религией и верой в совместную историю и общее происхождение, и которая обнаруживает сильное психологическое чувство принадлежности к данной группе».[9]

Нетрудно заметить, что среди основных конститьюэнтов-индикаторов этнической группы/общности совершенно отсутствует показатель материальной культуры. При этом ведущее место среди основных «строительных блоков» отведено именно языку. Таким образом, обращение автора рецензируемой статьи к этому показателю и попытка найти в корневых осетинских словах, в том числе, имеющих прямое отношение к самоназванию, соответствия в языковых особенностях наиболее древних североиранских общностей, является вполне логичным и хорошо обоснованным с точки зрения современных этногенетических исследований.

Здесь необходимо отметить, что этническое название/самоназвание является неотъемлемой частью лексики языка, то есть главного показателя этничности, а с другой стороны, это один из важнейших элементов «национального строительного блока».

В древности на Кавказе этническое имя считалось оберегом, сакральным защитником кланов, племен и этнических групп, их собственности и территорий. Поэтому завоеватели стремились распространить свое этническое имя на покоренные земли родственных или чужих этнических общностей и противились употреблению названий прежних хозяев. Приверженность к своему особому этническому имени и другим атрибутам суверенной нации, таким как национальные стяги/флаги, эмблемы, гербы, гимны и другие символы, очень популярны и сегодня и восходят к древней традиции клановых и племенных тамг (от алано-осетинского damyg — «твое семя»).[10] Между прочим, одним из раздражителей этнического конфликта вокруг Южной Осетии, начиная с 1989 года, явилось запрещение грузинскими этно-националистами во власти употреблять на официальном уровне название «Южная Осетия». Они заменяют его грузинским эпонимом «Самачабло» или «Шида Картли» — «Внутренняя Грузия». Политики и исследователи этнических конфликтов не понимают того, что тем самым деформируется один из важнейших строительных блоков этничности. Это не позволяет им правильно оценить вполне закономерное раздражение осетин. А ведь оно имеет под собой глубокое историческое основание и опирается на вышеупомянутую древнейшую традицию, закрепленную на этногенетическом уровне.[11]

Наблюдения Артура Коцоева об «арьяварта» и его связи с «иры арт», то есть в конечном итоге с самоназванием осетин и их страны, давно привлекают исследователей. Скепсис отечественных специалистов в отношении закономерного перехода древней фонемы ar в ir не разделяли зарубежные ученые, такие как, например, выдающийся исследователь истории и языка сарматов Янош Харматта. Жорж Дюмезиль также склонялся в пользу этой закономерности. Логический ряд примеров, предложенный Артуром Коцоевым, можно продолжить и подкрепить данными исторических источников.

Прежде всего необходимо зафиксировать, сохранилось ли древнейшее название Ariana, где na — окончание множественного числа, позже перешедшее в t-tae, в названиях сарматских общностей, которые доминировали среди североиранцев в IV в. до н.э. по IV-V вв. н.э. Согласно Страбону, во II в. до н.э. на равнинах между Танаисом (Доном) и Борисфеном (Днепром) мощный союз сарматских племен возглавляли роксоланы. Около 107 года до н.э. они в союзе со скифами Таврики, то есть со своими североиранскими предшественниками и сородичами, воевали с полководцами Митридата Евпатора.[12] Дюмезиль полагал, что роксоланы — это «светлые Ariana».

Давление роксоланов с северо-востока ухудшило положение других североиранцев, бывших соперников скифов, принадлежавших к древней савроматской/киммерийской общности. Этот союз возглавляли языги. В эту группу, которая еще в VIII-VII вв. до н.э. контролировала Северный Кавказ, входили такие племена как фисагеты и саудараты (на алано-осетинском «носящие черное»).

Этот бывший савроматский/киммерийский северо-иранский массив когда-то был подчинен скифам и смешался с ними. Но затем в IV-III вв. до н.э. этот союз сумели возродить и возглавили язаматы-савроматы. Перейдя к концу III в. до н.э. в Азово-Днепровский регион, язаматы-савроматы стали здесь «царскими языгами» новой сарматской номенклатуры греко-римских источников и во II в. до н.э. (в 179 г.) вступили в конфедерацию «дружественных понтийских государств и городов-царств». Ее организовал царь Понта Фарнак I (190-169 гг. до н.э.) против захватнической политики Рима. В дальнейшем грекам также удалось направить языгов и против скифов Таврики. Возвышение сарматов в этом регионе, их возраставшее давление побуждали языгскую группу племен к дальнейшему движению на запад.[13] Уже тогда греко-римские источники повествуют о походах «сарматских» отрядов языгской группы на Южный Дунай и дальше на юг до самого Гема. При этом Плиний Секунд называет их «Areatas» и «Arraei Sarmatae».[14] В связи с важностью их названий в контексте настоящего эссе приведу соответствующий текст Плиния полностью: «aversa eius [sc. Haemi] et in Histrum devexa Moesi, Getae, Aedi, Scaugdae, Clariaeque, et sub iis Arraei Sarmatae, quos Areatas vocant, Scythaeque … optinent».[15]

Необходимо заметить, что речь идет о группе остатков савроматов, уже смешавшихся со скифами и сарматами, но составлявших обособленную группу Arraei Sarmatae. Несомненно, названия «Arraei» и «Areatas» лигвистически и по смыслу тесно связаны, как и ключевые слова с подобным корнем, приведенные Артуром Коцоевым.

«Arraei» у Плиния — это искаженная латинская транслитерация названия «Arii'» или «Ariae», которое, в свою очередь, как и первая часть названия у Страбона — «Area», является деривативом древнеиранского понятия «агуа» (в Авесте airya). В окончании названия «Areatas» четко различается суффикс множественного числа — t, -tae, как это принято в современном осетинском языке, в согдийском и ягнобском. Это говорит о том, что уже примерно во II-I вв. до н.э. был зафиксирован переход древнего Aryana в Aryata (-ea- ~ -ya — искажение фонем Плинием). Таким образом, латинский источник передал самоназвание «арийцы». Так себя называли сарматы (бывшие савроматы), возглавившие поход нескольких племен во Фракию. К такому выводу склонялся и Я. Харматта.[16]

Но возможна и другая версия, впрочем, лингвистически не противоречащая первой. Плиний передал в архаичном виде типичное самоназвание, сохранившееся у современных осетин, во множественном числе — Iraettae. Переход древнеиранской группы фонем ar- y- > в 1. аr- (y), 2. al, 3. ir, 4. il (то есть наряду с признаваемыми отечественными лингвистами вариантами 1, 2 и 4, также и в вариант 3) по Я. Харматта — вполне закономерное явление. На рубеже н.э. оно зафиксировано в пяти-шести случаях в причерноморских надписях в соответствующих именах знатных сарматских воинов.[17] Здесь я привожу латинскую транскрипцию оригинального греческого написания этих имен: Irak (Ирак/Ерак) от древнеиранского arya-ka, Irvis от arya vidag, Iranos = Iran/Iron от древнеиранского aryakana, Irambostos — где первая часть восходит к древнеиранской aryana, или arya, и Iranadis, где ir также происходит от arya.[18]

Поскольку в данном регионе лишь языги могли претендовать на роль организаторов каких-либо серьезных предприятий североиранских племен, то самоназвание Areata/Iraеttae cледует отнести именно к ним. Тем самым, выявляется генетическая связь древних языгов-савроматов и их архаичного названия с современными осетинами и их самоназванием. Эти данные значительно дополняют и подтверждают линию логических примеров в статье Артура Коцоева.

Что касается произношения начальной фонемы «Ш» в наиболее популярных словах у иронцев и «с» — у южных осетин и дигорцев, и в связи с гипотезой о большем удельном весе скифов в этногенезе первых и вторых, и сарматов-алан в этногенезе третьих, то здесь Артур Коцоев рискует получить немало критических замечаний осетинских филологов, которые считают эти изменения в осетинском языке гораздо более поздними инновациями. В пользу своей гипотезы автор привел интересные сведения и соображения о древних волнах североиранцев, скифов и сарматов (алан) в ареалах Кавказа, где шло соответствующее этногенетическое формирование основных диалектных групп осетин. Чтобы в дальнейшем конструктивно обсуждать эту тему, необходимо иметь четкое представление о существовании этих диалектов в глубокой древности, а также о последовательности североиранских миграционных волн, участвовавших в этногенезе осетин в регионах Кавказа.

Для ответа на первую часть этой задачи необходимо обратиться к анализу эпиграфических надписей савромато-скифского и сармато-аланского времени в местах распространения этих североиранских общностей. В наиболее полном виде их эпиграфические памятники приведены и проанализированы в работе Г.Ф. Турчанинова.[19] Во многих случаях автор зафиксировал и в скифской, и в сарматской среде параллельное существование иронского и дигорского диалектов, а позже на территории Венгрии древнее сармато-аланское население оставило памятники смешанных дигорско-иронских норм осетинской речи наподобие современного уалагкомского (в пер. с осет. — верхнее ущелье) говора. Как отмечал Г.Ф. Турчанинов, различие между надь-сен-миклошской сармато-аланской речью и речью современных осетин-уалагкомцев лишь в том, что в первой на дигорскую основу речи накладываются иронизмы, а во второй, наоборот, первичная основа речи иронская.[20]

Таким образом, вряд ли можно говорить о чисто скифской основе иронского и сармато-аланской основе дигорского массивов. Речь может идти лишь об удельном весе определенных североиранских общностей в этногенезе составных частей единого осетинского народа. Но определить этот удельный вес вряд ли возможно. Дело в том, что этногенез осетин — это сплав различных напластований североиранских этнических волн.

В одной из своих публикаций, подводя итоги обзора последних достижений различных отраслей науки (как отечественной, так и западной, в том числе и памятников эпиграфии), мне представилась возможность обосновать следующие выводы:

1. Примерно с VIII-VII вв. до н.э. в различных районах Центрального Предкавказья начинает складываться новый этнос, получивший в новейшей литературе условное наименование «прааланский». Причем имеются серьезные доказательства того, что в создании «субстратной» Кобанской культуры уже непосредственно участвовали североиранцы.
2. С VIII-VII вв. до н.э. возникают и развиваются четыре области новой территориально-этнической общности, представленные локальными вариантами АК, в которой явственно присутствуют киммерийско/савромато-скифские устойчивые черты (в том числе, в погребальном комплексе), генетически восходящие к савроматскому населению Поволжья и Приуралья.
Эти области суть: «Манычская» на севере Ставрополья (VIII-VII вв. до н.э.), «Нижнедонская» — в дельте Дона и примыкающих районах Приазовья (VI-V вв. до н.э.), «Центральная» — в равнинной центральной и юго-восточной части Ставрополья, Кабардино-Балкарии, Северной/Южной Осетии (VIII-VII-V вв. до н.э.) и «Юго-Западная» — в междуречье Лабы-Кубани и прилегающих закубанских степях (IV-III вв. до н.э.).
3. С конца III в. до н.э. вся зона стыка предгорий и плоскости Центрального Предкавказья заселяется прааланским этносом, издавна использовавшим как иронский, так и дигорский диалекты. В этот период возрастает давление с севера сарматских племен. Неслучайно сираки, которые с IV в. до н.э. установили в регионе политическое господство, рассматривались античными авторами в качестве последних савроматских «беглецов» от натиска сарматов-аорсов.

К этому времени завершается первый этап этногенеза праалан. Применительно к населению этносоциальной области в дельте Дона и Приазовья античные авторы вводят в употребление этноним «сирматы», что В.Е. Максименко, на мой взгляд, справедливо считает отражением начала процесса ускоренной трансформации прежней савромато-скифской территориально-этнической общности праалан.
4. С VIII-VII по III вв. до н.э. процесс этногенеза праалан шел на основе постоянных контактов савромато-скифского этнического массива и позднекобанского населения. Однако в перечне наиболее устойчивых признаков АК в районе формировавшейся прааланской территориально этнической общности доминировали савромато- скифские (североиранские) характеристики. Это верно и для сираков- племени-гегемона, вокруг которого в IV в. до н.э. группировались племена прааланской ТЭО. Тем самым самый ранний период алано- осетинского этногенеза (происхождения осетин) можно охарактеризовать как савромато-скифский. Между прочим, древнегрузинский источник «Шатбердское житие Св. Нины» называет область расселения савроматов — «Ариан Картли». Это определение может получить дополнительную аргументацию при дальнейшем уточнении этнического состава кобанцев. Мне представляется, что уже имеющиеся на сегодня результаты (мотивы/сюжеты на кобанских изделиях) позволяют говорить о принадлежности какой- то части этого этнического конгломерата к североиранцам. Кобан сравнивают с Гальбштадской бронзовой культурой, но ведь последняя является древнеарийской. И это установлено однозначно. Соответственно другой период этногенеза алан-осетин, с Ш-II вв. до н.э., характеризуется как сармато-аланский. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть гипотезу Артура Коцоева о большем удельном весе скифов в этногенезе иронцев, и, соответственно, сармато-алан в этногенезе дигорцев через показатель чередования фонем «ш» и «с» в наиболее популярных, корневых, словах, необходимо еще раз тщательно исследовать весь корпус эпиграфических памятников, относящихся к этим периодам и, как известно, содержащим оба диалекта (и смешанный говор) формировавшегося осетинского языка. Таким образом, остатком и потомками всех этих североиранских общностей, прошедших периоды миксации, и являются современные осетины, сохранившие язык своих североиранских предков во всем многообразии его диалектов и говоров. Их этногенез — это, прежде всего, результат внутренней эволюции савромато-скифо-сармато-аланской территориально-этнической общности юга России и Северного Кавказа, приобретший уже во 2-й половине I тыс. до н.э. все характерные черты народности.

Подводя итог рассуждения по поводу статьи Коцоева, следует признать ее чрезвычайную полезность, так как в ней затронуто «нетронутое» — тема табу на значимость языка в определении этнической преемственности. Хотя главная идея автора о скифо-аланской языковой дифференциации у осетин, как мной было ранее высказано, является спорной, я не отрицаю права на существование ее как версии. Примеры автора являются достаточно интересными. Особенно это касается тех мест, где автор приводит пример строгой подчиненности правилу произношения букв «с» и «ш» в популярных (наиболее употребляемых) осетинских словах у западных осетин дигорцев и северных осетин иронцев. Напомню эти слова: сто (седае — у дигорцев, шаедае — у иронцев), десять (даес — у дигорцев, даеш — у иронцев), голова (саер — у дигорцев, шаер — у иронцев).[21] Автор правильно обозначил эти слова популярными. В подтверждение этому можно привести и другие подобные примеры: приветствие (салам — у дигорцев, шалам — у иронцев), дрова (сог — у дигорцев, шуг — у иронцев), ухо (гъос — у дигорцев, хъуш — у иронцев), чашка (къос — у дигорцев, къуш — у иронцев) и т.д. Аналогично дигорскому звук «с» в указанных выше словах присутствует и в югоосетинском произношении. Согласен с тем, что, возможно, по Чайлду Гордону, популярные северо-иронские слова со звуком «ш» являются более древней формой произношения. Но достаточно ли этого факта для использования его как свидетельства в пользу скифской принадлежности языка у северных иронцев? За неимением достаточных письменных свидетельств пока стоит оставить вопрос открытым. В то же время открытость данной проблемы может послужить сигналом последующим исследователям этой темы, которые, возможно, найдут ключи к разгадке поставленной автором задачи!

И последнее, в своей статье Артур Коцоев выдвинул оригинальную идею об этимологии этнонима «сарматы»/«сарм-а-тта» от североиранского понятия «люди кожи». Так, например, могли называть роксоланов другие североиранские племена потому, что роксоланы первыми одели своих воинов в кожаные панцири-катафракты. Затем это защитное вооружение всадников распространилось и стало характерным для всех племен североиранцев, известных под именем сарматов. Здесь в качестве косвенного подтверждения этой гипотезы приводится изображение «кожаных» сарматских воинов на колонне римского императора Адриана.

Примечания:
1. Термин «строительные блоки этничности» (building blocks of ethnicity) принадлежит известному американскому антропологу Мэннингу Нэшу, см. Manning Nash, The Cauldron of Ethnicity in the Modern World (Chicago and London: The University of Chicago Press, 1989), 5-6.
2. Обзор работ западных специалистов, выделивших эту закономерность, помещен в нашей статье: А.В. Исаенко, В.Д. Кучиев «Некоторые проблемы древней истории осетин» // «Аланы: история и культура» // Alanica III, Владикавказ: СОИГИ, 1994, с. 10-33.
3. Об этом см. мою книгу Polygon of Satan: Ethnic Traumas and Conflicts in the Caucasus. Second Edition (Dubuque, IA: Kendall/Hunt Publishing Company, 2011), ch. 3.
4. А.В. Исаенко, В.Д. Кучиев, указ. соч., с. 28.
5. БСЭ, т. 16.
6. См. мою статью «Из глубины веков» // «Северная Осетия», №31-32, 1992.
7. Артур Коцоев, Осетины: скифы, аланы или арийцы? // Народы Кавказа, №24, декабрь-январь 2012, с. 8.
8. Nash, The Cauldron …, c. 5-6.
9. Raymond Taras and Rajat Ganguli, Understanding Ethnic Conflict. The International Dimension, Third Edition Update (New-York: Longman Pearson Education, 2008), 1.
10. George Vernadsky, The Origin of Russia (Oxford, UK: Clarendon Press, 1959), 19, 30, 44, 61, 200, 280.
11. Isaenko, Polygon of Satan …,158.
12. Strabo, Geogr., VII, 3, 17.
13. Подробнее об этом см. мою статью «Миграции североиранцев в Румынию, на Средний Дунай и в Венгрию» // «Кавказ и цивилизации
Востока в древности и средневековье». Под ред. А.В. Исаенко, Владикавказ: СОГУ, 1993, с. 166-169.
14. Plin. Sec. Nat. Hist., IV, 41.
15. Там же, 41.
16. J. Harmatta, Studies in the History and Language of the Sarmatians. Seged, 1980, 29.
17. Harmatta, Studies…, 80-81. Имя Eran, Iran возникло из конструкции aryanam xsadram >eran sahr — «страна ариев».
18. Там же, часть III.
19. Г.Ф. Турчанинов, «Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка». Владикавказ: Ир, 1990.
20. Там же, с. 20-26; 137; см. так же, М.И. Исаев, «Дигорский диалект осетинского языка». Москва, 1966, с. 101-111; 213-220.
21. По Чайлду Гордону, в середине второго тысячелетия до н.э. в центре древней цивилизации произошло разделение народов по языковому признаку на восточных (тех, кто говорили в наиболее популярных словах «с») и западных (тех, кто сменил эту букву на «к»). Согласно данному разделению лингвисты впоследствии назвали эти народы «сатемные» и «кентумные» (эти названия происходят от числа сто). В свою очередь у сатемных народов буква «с» в популярных словах произносилась как «ш», а в дальнейшем в новоперсидский период (начало связанно с арабо-мусульманскими завоеваниями) сменилась в произношении на «с».
«В древнеперсидском языке s произносилась как sh, как и в других языках, использующих клинопись, а также в среднеперсидском языке».
Гордон Чайлд, «Арийцы. Основатели европейской цивилизации». Издательский дом: Центрполиграф, Москва, 2005, стр.2.

Доктор исторических наук профессор А.В. Исаенко
На фото: столица Северной Осетии — г.Владикавказ