«Сын президента, или хроники «хромого Тимура»

Один из читателей нашего сайта, пожелавший остаться неизвестным, прислал нам любопытную книжку о событиях новейшей истории Южной Осетии. Она называется «Сын президента, или хроники «хромого Тимура». Того, кто решит, что книжка рассказывает о сыне первого президента Южной Осетии Людвига Чибирова, логика не подведет. Более того, автором книжки является сам Алексей Чибиров.

Книга не лишена здоровой порции юмора. Однако она оставляет после прочтения больше вопросов, нежели ответов. Хотя, для ответов на вопросы есть энциклопедии и справочники. А для книг в жанре мемуаристики, возможно, это и нормально — некая недосказанность?

Впрочем, пусть каждый судит сам. Мы решили опубликовать главы из этой книжки на нашем сайте. Надеемся, автор не будет возражать против подобной попытки, увеличить его читательскую аудиторию.

Люди, знакомые с Южной Осетией не понаслышке, найдут в книге много знакомых имен и фамилий, сделают выводы и, надеемся, найдут слова для комментариев.

Книге явно не хватило редактирования. Поэтому, просим не судить за некоторые грамматические изъяны. Мы оставили орфографию книги без изменений.

Приятного чтения.

Редакция ОСЕТИНСКОГО РАДИО.

ПРЕДТЕЧА

— Не злись — говорил мне всегда мой Батраз Цаголов, — зпиться нехорошо. В жизни и так негатива полно. Пойми это, я очень тебя прошу. Посредством Батраза я усвоил, может быть слишком поздно для моих 40 лет, один из самых важных уроков в своей жизни. Стараюсь не злиться, хотя, признаюсь, не всегда это получается. Не злюсь, обещаю.
Зачем тебе это надо, спрашивал я себя, затевая все это, ведь окружающие и так знают о тебе намного больше, чем ты сам о себе. Чего ты хочешь доказать, и не слишком ли ты большого мнения о себе, перец?

Давно уже в кинотеатрах Цхинвала отгремел блокбастер «Безвременье», смачно повествующий о разгуле «чибировщины», за которым обыватель не без труда различил бы осоловевшие глаза человека с таким «жванецким» выражением лица (Где же это бродит твой друг Габош, Коста Коштэ?); давно разобрали на кирпичики «испанский особняк» Чибировых, а обыватель даже не задался вопросом, а что же это «Бывший»-то живет табором со своим сыном и его семьей на шестидесяти «квадратах», неужто «бабок» жалко? А может, не настало еще время подушки вскрывать?

Неймется обывателю, интриги хочется. А вы слышали, шепчется он, Чибиров-то младший в августовскую войну в здании ОБСЕ сидел, один, с двумя радиостанциями! Никак секретные сведения грузинам передавал! Ой, неужели, правда?

Однажды в бытность мою командиром роты ОМОН, Аркадий Шиукаев, командир одного из взводов, подошел ко мне и сказал, что знает, когда из города в сторону Грузии пойдет грузовик, груженный мукой. Тогда это жестко нами пресекалось. Ночью сели в его «шестерку», однако оказалось, машина с мукой уже выехала. Поехали ее догонять, и так, спрашивая по дороге, доехали почти до грузинского поста в Знаурском районе. Не нашли. Не выдумал ли ты все это, спросил я тогда Аркашу. На развод я опоздал, и нарвался на ворчание Вадима. Много позже, уже после смерти Вадима Газзаева, первого командира и основателя ОМОН, во время какого-то спора по рабочим моментам, один из офицеров Урузмаг Маргиев, не без УХМЫЛКИ заявил мне:
— Послушай, про тебя тоже говорят, что ты муку в Грузию продавал. Это было настолько абсурдным обвинением в мой адрес, что я даже не нашелся что ответить. На ум приходила только ситуация с Аркадием. Большей обиды за всю службу в ОМОНе я никогда не получал, ибо если я и был когда либо перед кем либо честен, то это перед ребятами в ОМОНе.

* * *

И вот опять… Голос обывателя был до боли похож на голос Урузмага.

И опять мое мнение абсолютно никого не интересует.

Никому не могу объяснить, что был настолько дистанциирован от цхинвальской действительности, что приехал тогда только для того, чтобы отметить вместе с друзьями поступление дочери в МГУ, а не на войну, как все, и только седьмого днем ОМОНе осознал всю серьезность ситуации.

Не могу объяснить, что «милая» улыбка Миши Саакашвили и его убаюкивающие слова и меня убедили в том, что это всего лишь очередной «обмен любезностями», хотя чисто интуитивно, я почувствовал, что это объявление войны.

Не могу объяснить, что злополучная радиостанция принадлежала моему соседу Людвигу Наниеву, который служил у пограничников, и вечером седьмого как раз вернулся со службы, и может, именно она уберегла нас днем восьмого августа от необдуманных действий.

Не могу объяснить, что девятого пытался добраться до ребят в ОМОНе и по пути туда застрял в офисе ОБСЕ из-за второй танковой атаки Цхинвала.

Не могу объяснить, что десятого вместе со своим другом и соседом Ацамазом Бестауты в «Шанхае» сколотили из досок, что попались под руку, гроб для его тестя Анисима Джагаева, которому разрывом танкового снаряда оторвало ногу, выкопали могилу и похоронили в огороде собственного сгоревшего дома.

Не могу объяснить, что в силу физических особенностей не могу передвигаться даже быстрым шагом, и не испытывал ни малейшего желания быть мишенью что для своих ребят, что тем более для грузинских солдат.

Не могу объяснить…. Потому что это просто опять никому не интересно. Легче прошушукать — А вы слышали?

He собираюсь строить из себя героя. Признаюсь, в какой-то момент восьмого днем почувствовал, что пора начинать репетировать свои последние слова. Проклинал себя за то, что не остался на ночь в ОМОНе, там хотя бы было оружие. Ужасно не хотелось вот так вот беспомощно уходить в другую жизнь.

* * *
Не бывает вечных авторитетов, и у цхинвальских пацанов, переживших август две тысячи восьмого, есть теперь свои авторитеты, и это правильно. Только ходили под этим солнцем такие люди как Вадим Газзаев, Валера Хубулов, да и «Парпат», при всем моем неоднозначном отношении к нему, и я часто думаю о том, как сложилось бы все, если бы они сегодня были живы. В любом случае это уже прошлое, и я вспомню о них, потому что я в какой то мере и сам часть этого прошлого. И сегодня, пытаясь оценить его,хочется понять свое место в этом прошлом, и что же это было для меня за время: были ли это мои пятнадцать минут славы', чей то злой план, или просто случайное стечение обстоятельств — попробую разобраться.

Однажды мой друг детства, Алан «Кутя» Парастаев обозвал меня…. не помню, кем он меня обозвал, но выразился вроде того, что я живу, словно играю роль в боевике. Характерная оценка моей тогдашней деятельности. Не знаю, кого он имел ввиду, может Джеки Чена, но парадокс заключается в том, что я никогда в жизни не играл никакую роль. Я просто, наверное, перечитал в детстве Джека Лондона. Ничем иным я не могу объяснить свой альтруизм, который иногда так и выпирал из меня.

Да уж рискну, решил я. Все кому не лень строчат книжки, может и у меня получится. Почему сейчас? Потому что мне всегда было, что сказать, просто не хотелось опускаться до уровня «сам дурак». Ну и времени, конечно, прошло достаточно, чтобы рассказать обо всем без лишних эмоций.

Что еще? Не хочу относиться к своей писанине серьезно, да и не стремлюсь к этому. Слишком много вокруг людей, которые прячут собственные глупости за очень умными лицами. Наверное, каждый день перед выходом из дома они уйму времени проводят перед зеркалом, вырабатывая соответствующее выражение лица. Не хочу на них походить. У меня нет политических амбиций, и бабушка с дедушкой мне не снятся. Я просто раз и навсегда хотел бы закрыть эту тему, и в первую очередь для самого себя, хотя шрамы вряд ли когда-нибудь можно выровнять.

Как говорил доктор Ганнибал Лектер, шрамы напоминают нам о том, что прошлое реально… Рассматриваю свою «богатую» коллекцию шрамов.

Вот шрам на среднем пальце правой руки. Это в детстве я заводил маленький авиационный движок путем замаха винта этим самым пальцем. Иногда срабатывала обратка и больно била мне этот самый палец плоскостью пропеллера. Большой шрам под правой кистью. А это я, насмотревшись фильмов про каратэ, разбивал бутылки ребром ладони. Повезло, не повредил сухожилие. Шрам на костяшке правого кулака. Это в армии здоровый двадцатисемилетний «дедушка» по фамилии Миткус решил научить меня, «салагу», правильному поведению. Итогом «урока» стало то, что плачущий Миткус сидит на табуретке, дышит сквозь дыру в носу и приговаривает:
— Алексей, что же ты наделал! А я стою рядом и извиняюсь.

Шрам на левой ноге и неработающая ступня всегда мне будет напоминать о деревне Прис, что над Цхинвалом….. Вот и это прошлое является для меня своеобразным незатягивающимся шрамом, постоянно отвлекающим меня в те уже давние обытия, и просто мешающим мне жить сегодняшней жизнью.

Я не думал изначально, что это должна быть история о том, какой я хороший, это должна быть история о том, какой я вообще. Я не собирался коллекционировать обиды, обычное занятие для «бывших», хотя возможно, не смогу в особо чувствительных для меня моментах избежать этого. И я жду от всей этой ситуации, наверное, прежде всего облегчения от осознания того, что рана затянулась. Есть еще подспудное желание перевернуть страницу, и, конечно же, смутная надежда на то, что после этого хотя бы как минимум перестанет трепаться мое имя. Естественно, в силу ряда причин я не смогу говорить о многих моментах, не рискуя навредить близким мне людям.

Последователи Карлоса Кастанеды называют это перепросмотром прошлой жизни. Что ж, воспользуюсь их терминологией, перепросмотр так перепросмотр. Даже не знаю с чего начать. Начну, пожалуй, с последнего спокойного лета в моей жизни.

КРОЗ, ЛЕТО 89-го ГОДА

Это было самое счастливое лето в моей жизни, лето 89-го года. Все были живы, не было и намека на войну, хотя 9 апреля в Тбилиси уже случилось. Группа бесшабашных студентов якобы огораживала территорию, принадлежащую Юго-Осетинскому госпединституту, нашей альма-матер, в курортном местечке Кроз Джавского района Южной Осетии. Задачу с огораживанием нам поставили тогда, когда убедились в нашей полной неспособности, естественно сочетавшейся с нашим категорическим нежеланием строить линию канализации из Крозской турбазы куда-то в район Джавы. Начальником этой шайки бездельников был поставлен я. Жили там же, в финском ломике, принадлежащем институту. Нас было человек десять не больше, и хотя вряд ли мне всех удастся вспомнить, но все же попытаюсь. Я, Миша Плиев, Ахсар, «Финик» тоже Плиев, Алан «Кутя» Парастаев, Сослан Гатикоев, Заур Гучмазов, Роберт Валиев. Было еще пару ребят, имена которых мне, за давностью лет, сложно припомнить.

Распорядок был простой: полагалось вставать около восьми утра, наводить марафет, брать лопаты и идти копать, в общем, ничего особенного.

Миша Сааков, то есть Плиев, длинный, смуглый, похожий на цыгана-конокрада, сразу же прямо с утра начинал сачковать. Брал большую корзину для грибов и уходил бродить по окрестностям. Возвращался ближе к обеду, иногда даже с грибами. Чем он там занимался, до сих пор остается диким секретом, но мы, лениво выкапывая очередную лунку для столба ограждения, представляли себе, как однажды, гуляя по лесу, кто-нибудь из нас обязательно наткнется на пустую корзину и болтающиеся ноги повесившегося от безысходности грибника-неудачника Миши. Жуткие шутки добрых ребят. Часа через два неторопливой работы один из нас, неважно кто, решал, что план мы на сегодня выполнили, и что пора было начинать готовиться к более существенным делам, как то -подготовка к ужину. Обычный ужин наш состоял из поросятины в оригинальном исполнении — жареная, вареная, копченая, а так же сегодняшняя, вчерашняя, очень редко позавчерашняя и т.д. Надо заметить, что спрос на порося за время нашего трехмесячного пребывания в стройотряде подскочил с 35 рублей за голову аж до 75, а то и до 80 рублей. Покупали мы их по всей округе раз в три дня. Лишали поросячьей жизни самыми изощренными способами, вплоть до выстрела в голову жаканом из ружья. И пока одни упорно качались штангой и гантелями в оборудованном Сосланом спортзале, другие, с не меньшим упорством разводили костер, кипятили воду и готовили очередную «жертву». Самым опытным «душегубом» был Сослан Гатикоев. Однажды я взялся ему помогать, в результате проколол тушке кишечник и долго отмывал потом все это дело в ручье неподалеку мучительно сдерживая рефлекторные позывы моего желудка по возвращению в мир моего же завтрака. Справился кое-как.

* * *

Джикка, Алан Джигкаев, младший брат музыканта Ахсара Джигкаева. Если он был там- то к обеду он просыпался, если его не было там, то к обеду он приходил. Качающимся в спортзале он давал ценные замечания по поводу прокачки той или иной мышцы. Затем подходил с инспекцией к поварам, где пробовал на вкус готовность того или иного блюда. Это был наш сенсей и гуру в одном лице. Не намного старше нас, он был носителем особой идеологии Цхинвальской театральной площади, человек, разжевывающий нам особые нормы поведения настоящего цхинвальского парня. Делалось это им обычно за столом, на котором он всегда присутствовал в качестве тамады. Это были приятные для нас мероприятия, и мы, конечно же, давали себя воспитывать, хотя бы потому, что ни один из нас не обладал столь изысканным красноречием. Благодаря ему в первую очередь наш заурядный ужин плавно перетекал в сакральную церемонию с искусно закрученными сюжетами тостов. Во время тостов мы стояли с бокалами в руках, и наши головы были склонены в знак особого уважения к тамаде, но с каждым его словом плечи наши распрямлялись, мы казались себе выше ростом, правда, ближе к концу столь ответственного мероприятия, нам все труднее было подтягивать животы…

Вечер, поросенок в любом исполнении, грибы, если Мише повезло, доброе вино, и Джикка, говорящий тост, ~ ну скажите, что еще нужно для счастья? Ничего, ответил бы вам любой из нас.

После завершения церемонии, каждый из нас расходился по своим неотложным делам. Например, Финик залезал на свою кровать, врубал рядом стоящий усилитель с микрофоном и рассказывал в микрофон на всю близлежащую округу разные истории. Нашей любимой была история про индийского принца Рамиша Чандра «это он в шутку Мишу Саакова так называл», играющего в большой теннис, и про его любимого розового слона, сидящего на трибуне и болеющего за своего хозяина. Правда, чем эта история закончилась, мы так никогда и не узнали, потому что всякий раз минут через десять после начала рассказа, Ахсар благополучно храпел в этот же самый микрофон.

Раза три по утрам к нам поднимался Хубул, Валера Хубулов, бывший тогда главным комсомольцем института, и по совместительству — начальником стройотряда в Эдыс. У его отрада было более ответственное задание — они строили водопровод. Так вот, Валера будил нас, орал, что мы ни хрена не делаем, порывался работать вместе с нами, а потом, убедившись в нашей полной апатии к его ору, уезжал. Давай побьем его в следующий раз, когда приедет, надоел уже, строили мы планы. На счастье, то ли на наше, то ли его, больше он к нам не приходил.

* * *

Иногда, для разнообразия, мы обедали в турбазовской столовой, куда и были приписаны. Хотелось иногда насладиться обыкновенной манной кашей. Тем более что спортсмен- боксер и специалист по наращиванию мышечной массы Сослан, на стоятельно рекомендовал нам чередовать диету. В общем сидим мы как-то в дальнем углу столовой, едим положенную нам манку. Спиной ко входной двери сидел Ахсар Плиев, по прозвищу Финик. Очень флегматичный молодой человек. Сидел себе, медленно пожевывал свою кашу. Голова у всех после вчерашнего назойливо гудела. В это время в столовую вошел приехавший проведать нас Инал Цховребов, одноклассник наш с Кутей, имевший дурацкую привычку везде демонстрировать свою физическую силу, тем более дурацкую, что ее у него как раз таки не было. Входит, значит, своей пружинистой походкой, огляделся, высмотрел нас, и прикладывает указательный палец к губам, показывая на Ахсара. Мы естественно делаем вид, что ничего не происходит. Так этот Ганс тихо подкрадывается к Ахсару сзади и резко хватает его захватом руки за горло именно в тот момент, когда ничего не подозревающий несчастный Финик пытается пропихнуть очередную ложку манки в горло. Нас человек пять в недоумении смотрит за этим странным процессом. Аж жевать перестали. За тридцать секунд жесткого цховребовского захвата Ахсар поменял, наверное, семь выражений лица. Звучало бы это примерно так: — Что это? Кто это? Задыхаюсь! Пытаюсь осознать! Все равно задыхаюсь! Надо сопротивляться! Все, поздно. Задохнулся. И только тогда, когда бурное сопротивление Финика сошло до уровня жалких подергиваний, переходящих в предсмертные конвульсии, Инал ослабил свой захват. Оживший Финик вскочил, встряхнулся и встал в бойцовскую стойку, подспудно пытаясь выкашлять застрявпгую в горле манку.
— Ой, прости, я думал это Русик Кочиев, — прозрел вдруг Инал и попытался в качестве примирительного жеста приобнять Ахсара. И тут уже грохнулись от смеха мы. Оказалось, они не были знакомы и виделись вообще в первый раз.
— А что, Русика убивать надо было, -пробурчал в ответ Ахсар под наш хохот.

* * *

В спокойные советские времена Крозская турбаза всегда была полна отдыхающих со всего Союза, и естественно любвеобильная часть Цхинвальской молодежи и не только, летние месяцы старалась проводить недалеко от этой самой турбазы, праздно шатаясь в поисках адьюльтера в соседних окрестностях. Особо везучим и шустрым удавалось пробраться на дискотеку, что давало почти стопроцентный шанс на приятное знакомство, разве только если соискатель не был явным профаном в этом деле, знающим по-русски только фразу:
— Дэвушка, как тэбиа завут? К чести цхинвальцев, они всегда отличались высокой культурой речи и хорошим знанием русского языка.

Так вот. В наше время турбаза была пуста. Мы уже почти свыклись с мыслью, что этим летом нам ничего не светит, как вдруг, наверное, на третьей неделе нашего пребывания в стройотряде в турбазе появились две симпатичные девушки. Естественно мы не стали забивать себе голову вопросами, вроде «каким ветром их сюда занесло в это неспокойное время». Нас не смутило даже то, что вокруг них увивались кагебешники Джавского районного отделения. Нанули и Вика, так их звали, осетинка и русская. Души наши жаждали женского общения, не говоря уже о прочем, таланты наши скрытые требовали немедленного проявления, и естественно все закончилось приглашением на ужин. Джикка в этот вечер был само совершенство! Казалось, сам Цицерон в тоге из простыни явился к нам, чтобы воздать должное смелости и мужеству простых парней, то бишь нас, и красоте и обаянию наших дам. /Енджарга! Зажигай, таков был девиз вечера в исполнении Джикка, и бодро подхваченный нами.
— Леша, а ты знаешь, где мы работаем? -тихо спросила меня Нанули во время «тесного», как любил выражаться Чоч (Алан Резоевич Чочиев — мой куратор на первом курсе ЮОГПИ, а заодно и лидер общественного движения «Адамон Ныхас», впоследствии 1-ый заместитель председателя Верховного совета РЮО.) танца.
— Где? — наивно спросил я, пытаясь не ослабить свой захват.
— В КГБ, в Тбилиси, стараясь уловить своими большими глазами мою реакцию, шепотом произнесла Нанули. Винные пары не только фыркали из моих ушей, но и конкретно застилали мне глаза.
— В самом деле? — произнес я, сдерживая икоту. Ну и что? Девчонка тормознула, задумалась, затем более уверенней вписалась в ритм танго. Из динамиков Роджер Уотерс продолжал нашептывать про «Tide is turning», все были счастливы.

* * *

Утром, вспомнив вчерашний разговор, как бы невзначай говорю Джикка:
— Послушай, а ты знаешь, где они работают? В КГБ Грузии. Джикка завис, осел, а потом как начал чертыхаться на всех нас, проклиная нашу беспечность. Только тогда мы поняли, что сделали что-то не так.

Девчонки, к слову, оказались, очень компанейскими. Мы с ними сдружились, да так, что местные конторщики уже начали беспокоиться по поводу «невыполнения задания по обеспечению безопасности» и т.д. и т.п. Ах вот где надо искать истоки его симпатии к будущей кагебешной профессии, заметит обыватель! Может. Все может быть…..

Надо ли говорить, что мы дурачились как могли. Например, Кутя выстриг себе «ирокез», кто-то его щелкнул, и это, наверное, единственное фото, которое у меня сохранилось с тех времен. Оно хранится у меня отдельно, в пластинке Фила Коллинза. Не знаю почему, просто, когда-то засунул его туда. А однажды Кутя решил приготовить чудо-блюдо — особый салат в парастаевском исполнении. Долго крошил всякую зелень с помидорами и огурцами в тазик довольно приличных размеров, колдовал со специями и отгонял всех мухобойкой. В общем, извел весь продукт. Я изловчился и ухватил помидорину, по ходу заметив, что салат у него шипит. Натурально шипел!
— Что это у тебя салат шипит? — спрашиваю кулинара.
— А, вечно ты ко мне придираешься, — обиженно ворчит Кутя. Смотрим вместе… и что? Конкретный таз свежего салата шипит и булькает. Кулинар в недоумении пробует.
— Блин, соду вместо соли насыпал, — смутился Кут. Вот так. Много чего еще было, всего не упомнишь.

Расставались мы уже непосредственно перед началом учебного года. Ограду, с грехом пополам все же возвели. Нам даже зарплату выписали. По триста тридцать рублей. Каждому! Как в кино, про Никулина. Подозревали ли мы все, что это будет для большинства из нас последнее спокойное лето на многие годы вперед, и что в будущем наши дороги разойдутся в разные стороны? Конечно же, нет. Будущее казалось нам таким же беззаботным, как и время, проведенное в Кроз. Но все начало меняться очень быстро, события нарастали как снежный ком.

(Продолжение следует)