Этнопсихологические особенности беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии

24.07.2014 Общество

На долю Республики Северная Осетия-Алания за последние 10 лет выпало немало глобальных потрясений: помимо социально-экономического и политического кризиса, охватившего всю Россию в целом, на Осетию пришелся большой поток беженцев и вынужденных переселенцев. Осетия пережила три волны миграционных потоков из различных регионов бывшего СССР.

Первая волна беженцев в республику была вызвана конфликтом между Южной Осетией и Грузией. Она оказалась самой многочисленной (по официальным данным в сентябре 1991 г. число беженцев в Северной Осетии превысило 85 тысяч человек, что составило более половины всех проживающих в Грузии осетин).

Вторая волна миграционного потока была связана с обострением ситуации в Чечне. Только за 1994 год Чечню покинуло 18 % жителей. Среди них подавляющая часть – русские.

Третья волна – это беженцы из Таджикистана.

Причиной такого положения стали межнациональные конфликты. Осетия занимает одно из первых мест в России по численности вынужденных мигрантов на долю местного населения. Так, например, на 1 апреля 1995 г. в республике находилось 5,8% всех мигрантов в России, на втором месте был Ставропольский край (5,7%) и на третьем – Оренбургская область (5,2%)

1. Осетия стала пристанищем большого числа беженцев по нескольким причинам: во-первых, в результате межэтнических конфликтов люди, отторгнутые по национальному признаку, как правило, вынужденно бежали в свою этническую среду (например, армяне из Азербайджана, Чечни, Средней Азии нашли приют в Армении, азербайджанцы — в Азербайджане, грузины и мегрелы – в Грузии, а осетины, естественно, в Северной Осетии), во-вторых, Северная Осетия долгое время считалась островком мира и стабильности на Северном Кавказе, поэтому русскоязычное население из Ингушетии, Чечни, выросшее на культуре Кавказа, принявшее кавказские обычаи и традиции, отчасти из-за страха быть непонятыми и не принятыми на своей исторической Родине, также вынужденно бежали именно в Северную Осетию.

Как показывают исследования, одной из главных причин сознательного выбора Северной Осетии русскоязычным населением в качестве места проживания, явилось представление о позитивном отношении к ним местного населения. Большинство переселенцев отмечало, что «к русским здесь относятся лучше, чем в других республиках Северного Кавказа»

2. По прошествии времени можно говорить о том, что отношение местного населения к беженцам менялось. Если на первых порах беженцы были приняты с пониманием, сочувствием, многие местные жители предоставили им свои дома, поделились пищей, одеждой, то потом эта готовность помогать, переросла в безразличие, а затем и в отрицание. И это характерно не только для Северной Осетии, но и для других закавказских республик, принявших на своей территории беженцев и вынужденных переселенцев. Причем из общего числа беженцев в каждой республике по каким-то специфическим критериям избирается некая группа беженцев, которая вызывает особое недовольство среди местного населения. Например, в Азербайджане к беженцам-азербайджанцам, так называемым «еразам» (сокр. от «ереванские азербайджанцы»), относятся как к «второсортным азербайджанцам», отчасти отказывая им в праве быть носителями азербайджанской самобытности. Примерно такое же положение сложилось в Армении по отношению к армянским беженцам, которых нередко называют «турками», «гяльмамами» (пришельцами). В Грузии беженцы представлены большей частью мегрелами, которые, по мнению тбилисцев, наносят ущерб высокой городской культуре Тбилиси. «Истинные тбилисцы» избегают метро, которым как дешевым транспортом чаще всего пользуются беженцы: «Метро пахнет мегрелами». В Северной Осетии такое отношение распространено на беженцев-кударцев, которых считают «отсталыми, нецивилизованными, неграмотными, невежами»

3. Это культурное отчуждение вызвано, скорее всего, социальными реалиями.

В данном случае логически возникает вопрос: почему именно эти категории беженцев вызывают такое нетерпимое и агрессивное отношение к себе со стороны местного населения? Казалось бы, неприятие должны вызывать беженцы иной национальности в силу существования следующего постулата — «самый оптимальный выход из сложившейся ситуации в пределах нового Содружества – это вынужденная миграция по национальному признаку. Русским беженцам лучше ехать в Россию, осетинам в Осетию. Трудно сделать этих людей счастливыми. Но в стране, охваченной экономическим и социальным хаосом, они все же будут чувствовать себя менее чужими среди своего народа»

4. Для того чтобы ответить на поставленные выше вопросы, был проведен анализ этнопсихологических особенностей беженцев из внутренних районов Грузии и Южной Осетии, т. е. особенностей их национального характера, мировосприятия, национальных взаимоотношений, этнических стереотипов.

Вначале обратимся к данным, касающимся численности беженцев и вынужденных переселенцев и их национального состава, проживающих на территории Северной Осетии/

5. Из таблицы следует, что среди общего числа беженцев, проживающих в Северной Осетии на 1 января 1998 г., беженцы из Грузии составляют 85,4% (28 493 чел.), т.е. численность беженцев из Грузии значительно превосходит количество беженцев из других регионов. По национальному составу среди беженцев из Грузии осетины составляют 95,96%, представители других национальностей – 4,04%. Если взять общее число беженцев и вынужденных переселенцев (38 и 11 чел. соответственно), то и в этом случае количество беженцев из Грузии превосходит число беженцев из других регионов и вынужденных переселенцев (87,73%). Таким образом, мы видим, что беженцев из Грузии намного больше беженцев и вынужденных переселенцев из других регионов, т. е. в своей массе они обязательно будут выделяться на фоне беженцев из других регионов.

ЧИСЛЕННОСТЬ БЕЖЕНЦЕВ И ВЫНУЖДЕННЫХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ И ИХ НАЦИОНАЛЬНЫЙ СОСТАВ (ЧЕЛ.; НА 1 ЯНВАРЯ 1998 г.)

Несмотря на то что со времени появления первых беженцев прошло много времени, сам феномен «беженства» в настоящее время до конца еще не изучен с точки зрения социальной психологии, психологии личности, социологии и других наук. Ясно одно: превращение благополучных людей в беженцев – это не только крах их материальной стабильности, но и личностный кризис, который у каждого из беженцев протекает по-разному.

Установлено, что в регионах с высокой степенью межэтнической напряженности увеличивается число людей, для которых характерны такие пограничные психические состояния, как массовый невроз и фрустрация. Состояния повышенного эмоционального возбуждения продуцируют различные негативные переживания, которые существенно затрудняют у этих людей процесс адаптации к новым условиям.

Проведенное в 1995 г. сотрудниками Института этнологии и антропологии РАН исследование показало, что существуют различия в реагировании на состояние фрустрации между беженцами из Южной Осетии и внутренних районов Грузии и вынужденными переселенцами из Чечни. У вынужденных переселенцев выражены внешне обвинительные реакции – подчеркивается степень фрустрации и осуждается ее причина, которая видится в невозможности совместного проживания с чеченцами, в осуждении ситуации, вынудившей их к переселению, причем вина и ответственность за это перекладываются, главным образом, на чеченцев. Чувство собственной ответственности за происходящее снижено и состояние фрустрации рассматривается как неизбежное уменьшение количества препятственно-доминантных реакций и увеличение числа необходимо-упорствующих реакций (данные получены по результатам теста рисуночной фрустрации Розенцвейга) отражают возникающую у вынужденных переселенцев потребность в самостоятельном преодолении фрустрирующих компонентов ситуации.

Несколько иначе обстоит дело у беженцев. Начнем с того, что осетины, приехавшие в Северную Осетию из Грузии, в меньшей степени ощущали себя здесь гостями. Они как бы вернулись в свой дом, где временно отсутствовали. У них доминирует безобвинительная направленность реакций – они не осуждают ни себя, ни других. У беженцев гораздо выше, чем у переселенцев, уровень эгозащитных реакций. Они не фиксируют свое внимание на препятствии или на удовлетворении потребностей. Они сосредоточены на защите собственного «Я». Причем это проявляется не в форме внешних обвинений, а в уходе в себя, высокой уязвимости, склонности воспринимать трудности и препятствия как непосредственную угрозу, а не как стимул к поиску выходов.

В результате этого исследования были сделаны следующие выводы и прогнозы: «На первых этапах выхода из шока разрешение проблемной ситуации у беженцев будет происходить через построение системы «пассивной психологической самозащиты, а не на основе попыток разрешения ситуации с помощью своих сил или посредством других людей. Для перехода к поискам реалистического разрешения ситуации им крайне необходима внешняя психологическая поддержка, психотерапевтическая коррекция. У вынужденных переселенцев уровень социальной адаптации, хотя и не достигает уровня нормативов, свидетельствует о более адекватном реагировании на фрустрацию, о стремлении к разрешению кризисной ситуации посредством конструктивных усилий и через поиск реалистических решений»6.

Существуют различные реакции на фрустрацию в виде защитных механизмов (вытеснение, регрессия, изоляция, сублимация, отрицание, идентификация, проекция и т. д.). Выбор той или иной адаптивной стратегии во многом определяется личностными особенностями человека, его возрастом, социальным положением, степенью тяжести фрустрирующей ситуации. Существуют также и такие реакции на фрустрацию, как агрессия, которая может быть непосредственной или отстроченной.

В апреле-мае 1998 г. было проведено исследование уровня агрессивности и враждебности беженцев из Грузии, проживающих в санаториях г. Владикавказа (в ходе исследования был использован опросник Басса-Дарки). Полученные данные свидетельствуют о высоких показателях агрессивности и враждебности беженцев (см. табл. 2).

Скорее всего, это связано с тем, что указанная категория беженцев имеет низкий уровень социально-психологической адаптации. В силу объективных и субъективных обстоятельств• они не смогли нормально обустроиться и наладить свой быт. Немалую роль здесь сыграли и предстоящая смена места жительства, неизвестность по поводу своего будущего и будущего своих детей.

Каким может быть поведение большой массы людей, перенесших психический стресс в связи с тем, что за короткое время они из благополучных жителей Грузии превратились в униженных и обездоленных людей? Добавим к этому отсутствие материальных средств (действующая с 1992 г. государственная программа «Миграция» не располагает серьезными средствами). Не разработана и программа социально-психологической помощи беженцам и вынужденным переселенцам.

По мнению вынужденных мигрантов, за время их проживания на территории Северной Осетии наибольшую помощь и поддержку им оказали представительства международных организаций (72%), миграционная служба (53%) и жители республики (13,3%)7.

Ситуация вынужденной миграции коренным образом влияет на трансформацию этнического самосознания и идентификацию личности. Кардинально меняется структура идентичности – беженцы осознают себя выброшенными за пределы главных жизненных отношений в обществе. Наиболее ощутимой в этом процессе является деформация мотивационно-потребностной сферы самосознания, в том числе потребности в идентичности, социальной присоединенности. Результаты исследований показали, что половина опрошенных беженцев отнесла себя к категориям из разряда специфичных: бомж, безработный, нищий8, человек второго сорта, лишний человек в России, бесправный, незащищенный9.

Жизнь осетин, проживающих в Грузии, проходила на стыке грузинской и осетинской культур. В одном из первых исследований, проведенных сотрудниками СОИГИ (1993), была отмечена высокая степень культурной маргинальности респондентов, что нашло свое подтверждение в факте владения грузинским языком почти всеми беженцами, принявшими участие в опросе. На основании этого был сделан вывод о том, что «это серьезное свидетельство принятия осетинами грузинской культуры и высокого уважения к ней. Вместе с показателями социального положения и уровня благосостояния опрошенных беженцев, проживающих в Грузии, данные факты можно рассматривать как результат успешной адаптации осетин к инокультурной среде»10. Естественно, проживание осетин в иной культурной среде на протяжении многих лет, усвоение грузинских культурных обычаев и традиций не могли не сказаться на их мировоззрении. Уже проживая на территории Северной Осетии, они не отошли от грузинских культурных обычаев и традиций, отличных от осетинских. Это, в свою очередь, вызвало недовольство местных жителей. В то же время у беженцев наблюдалось снижение этнической толерантности по отношению к грузинам. По результатам психологического тестирования этническую нетерпимость по отношению к грузинам проявили 65% опрошенных. В характеристике грузин доминировали отрицательные качества: «агрессивный», «высокомерный», «лицемерный», «упрямый», «вспыльчивый»».

Исследование этнических стереотипов беженцев из Грузии, проведенное в апреле-мае 1999 г. показало, что в отличие от жителей Северной Осетии они обладают большим уровнем стереотипизации, у них ярко выражены повышенная потребность в идентификации, желание чувствовать принадлежность к своей группе. Была так же выявлена устойчивая корреляция по признакам «степень стереотипизированности – агрессивности – враждебности», что позволило сделать вывод о связи наличия жестких стереотипов с увеличением степени агрессивности и враждебности к аутогруппе и, с другой стороны, чем сильнее проявляется тенденция к аффиляции, т. е. тенденция соответствовать этническим стереотипам, убеждениям своей этнической группы, тем скорее обнаруживается качество враждебности.

В настоящее время в Северной Осетии остро стоит вопрос о возвращении беженцев из внутренних районов Грузии и Южной Осетии на места их прежнего проживания. Правительствами трех республик (РСО-А, РЮО, Грузия) и международным комитетом предпринимаются активные попытки по разрешению проблемы добровольной репатриации беженцев. Но этот процесс развивается крайне медленно и изобилует различными трудностями. С чем же это связано? Обратимся опять к результатам исследования, проведенного сотрудниками СОИГИ в 1993г. Уже тогда вернуться на места своего постоянного места жительства планировали только 22% опрошенных, 66% ответили, что собираются стать жителями Северной Осетии и 12% затруднились ответить. Хотя это исследование проводилось в первые годы вынужденной миграции и события, предшествующие бегству, еще были свежи в памяти, большинство из опрошенных уже тогда определили для себя место своего дальнейшего проживания – Северная Осетия. С тех пор никакой планомерной, целенаправленной работы с беженцами по возвращению их на места прежнего проживания не проводилось, поэтому вынужденно применяемые сейчас силовые методы встречают непонимание и агрессию со стороны беженцев.

Беженцы, проживающие на территории РСО-А, и беженцы, вернувшиеся в Южную Осетию, по-разному представляют существующую в настоящее время общественно-политическую ситуацию в РЮО. Об этом свидетельствуют результаты социологического исследования, проведенного центром социологических исследований в марте этого года.

Приведем, например, ответы на вопрос: как Вы оцениваете современную общественно-политическую обстановку в РЮО? (см. табл. 3).

В процессе социально-психологической адаптации беженцев и вынужденных переселенцев можно наблюдать еще одно существенное различие, заключающееся в том, что вынужденные переселенцы и беженцы из других регионов (не из Грузии) смогли создать общественные организации (общество «Памир» для беженцев из Таджикистана, общество вынужденных переселенцев из Чечни). Эти организации имеют председателей, оргкомитеты, которые занимаются распределением гуманитарной помощи, связаны с миграционной службой, городскими и республиканскими структурами РСО-А. Все это помогает переселенцам и беженцам сообща решать свои нелегкие проблемы. Беженцы же из Грузии на протяжении уже многих лет такой общественной структуры создать не смогли. Можно предположить, что, либо среди этой категории беженцев не нашлось лидера, сумевшего организовать их, либо перенесенное горе не сплотило их.

В заключение попытаемся ответить на вопрос, почему осетины-беженцы из Грузии оказались «чужими среди своих». Это связано с тем, что жизнь в инокультурной среде накладывает существенный отпечаток на мировоззрение личности, на ее этностереотипы. Найдя пристанище в Северной Осетии, считая, что они вернулись к своим, но, имея другие культурные обычаи и традиции и иное разговорное наречие, имея также в основной своей массе установку на то, что они «жертвы» и нуждаются в помощи, беженцы из Грузии тем самым вызвали к себе неприязнь со стороны местных жителей. Не следует забывать и о том, что определяющим фактором миграции осетин из Грузии была их принадлежность именно к этой национальности в результате конфликта между Грузией и Южной Осетией. Беженцы же осетины из других регионов оказались в этом статусе потому, что не принадлежали к титульной нации того региона и составили общий поток беженцев, куда вошли люди различных национальностей.

Завершая анализ сложившейся в РСО-А ситуации с беженцами, обратимся к опыту работы зарубежных стран. Еще в начале 90-х гг., когда данная проблема в бывшем СССР резко обострилась, тогдашний посол США Мэтлок с удивлением отмечал: почему огромный Советский Союз не может разместить всех беженцев? По опыту США, «поток беженцев – одно из самых дорогих богатств для страны», как писала в своей статье «Зачем Америке наши беженцы?» Л. Графова12. Соединенные Штаты ежегодно принимают сотни тысяч иммигрантов со всех концов света, отдавая предпочтение высококвалифицированным специалистам в самых разных областях деятельности.

Не менее интересен и опыт послевоенной Германии, которую в те годы захлестнул мощный поток иммигрантов из тамошнего «ближнего зарубежья». Те, кто, казалось бы, тяжким бременем повисли на «государственной шее», в реальности очень быстро адаптировались и активно включились в становление новой родины. Они не были иждивенцами или сторонними наблюдателями экономического возрождения Германии. Беженцы из экономического бремени и потенциального источника социальной напряженности превратились в активных участников экономического возрождения и национального единства Германии. Об этом так же сообщалось в различных источниках13. И только российское государство неадекватно отреагировало на мощную волну беженцев из ближнего зарубежья.

Федеральная миграционная служба России при регистрации беженцев фиксирует лишь такие характеристики, как пол, возраст, национальность, уровень образования, регион выезда. Систематический учет беженцев по видам их профессиональной деятельности и уровню квалификации отсутствует. И получается, что научные сотрудники, врачи, учителя нередко вынуждены расстаться с ранее полученной специальностью, а это означает, что Россия «не по-хозяйски» использует их интеллектуальный потенциал. С другой стороны, сельские жители, оторванные от земли и своего привычного занятия, вынуждены заниматься коммерцией или становиться перекупщиками овощей и фруктов, что, естественно, вызывает недовольство у местных жителей.

Как показывает опыт, поток беженцев породил в общественном сознании и органах государственного управления преимущественно негативные оценки. Их бедственное положение нередко рассматривается как тяжелая обуза, генератор дополнительных трудностей.

Если же исходить не из сиюминутных трудностей, а рассматривать приток беженцев в более широком контексте и в перспективе, то этот процесс может иметь не только негативные последствия.

Из таблицы видно, что реэмигранты, проживающие в РЮО, более оптимистично оценивают нынешнюю ситуацию, чем беженцы, проживающие в РСО-А, которые чаще судят о ситуации из СМИ, чем по собственным наблюдениям.

Различия можно также наблюдать и в ответах респондентов на вопрос о предполагаемом будущем Южной Осетии (см. табл. 4).

Данные таблицы говорят о том, что беженцы, проживающие на территории РСО-А, склоняются к объединению двух республик: Северной и Южной Осетии, т. е. свое будущее они видят именно на территории Северной Осетии. У реэмигрантов же решение данного вопроса более размыто, что может свидетельствовать о том, что в принципе их устроит любой вариант решения проблемы, т. к. на новом месте жительства они чувствуют себя спокойно и уверенно.

Г. ПАВЛОВЕЦ

Примечания

1 – См.: Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997. С. 111.

2 – Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998. С. 331–332.

3 – См.: Харатпян Г. Беженцы: чужие среди своих // Вопросы этнологии Кавказа. Ереван, 1999. С. 68.

4 – Дзуцев Х.В. Положение беженцев в Северной Осетии: Социологический анализ // Вопросы социологии Северной Осетии / Под ред. С. П. Таболова. Владикавказ, 1993. С. 57.

5 – Дзадзиев А.Б. Демографическая ситуация в Северной Осетии: 1989–1997 гг. // Бюллетень Центра социальных и гуманитарных исследований Владикавказского института управления. Владикавказ, 1998. № 1.С.89.

6 – Солдатова Г.У. Указ.соч. С. 342.

7 – Павловец Г.Г. Современные миграционные явления: беженцы и вынужденные переселенцы в РСО-А. Социологический аспект // Работы Северо-Осетинского института социальных исследований.. Владикавказ. 1998. № 4. С. 22.

8 – См.: Солдатова Г.У. Указ. соч. С. 332.

9 – См.: Павловец Г.Г. Указ. соч. С. 27.

10 – Дзуцев Х.В. Указ. соч. С. 53. «Там же. С. 56.

12 – См.: Литературная газета. 1990. 25 июля.

13 – Бовкун Е., Плутник А. Гавань для изгнанных // Известия. 1995. №5.

Владикавказский институт управления