Затеречный отдел ГЕСТАПО?

В редакцию газеты «Пульс Осетии».
Обращается к вам Земфира Галабаева, журналист.
30 июля текущего года отдел дознания ОП № 2 УМВД России по г. Владикавказу возбудил против меня уголовное дело по части 1 статьи 161 УК РФ (хищение, совершенное путем грабежа) за то, что якобы я 24 июля этого года открыто похитила у родного отца, Галабаева Владимира Бимболатовича, денежные средства в размере 127 тысяч рублей. Тогда как эти деньги мне дал он сам, чтобы я немного отдохнула и восстановила силы в г. Кисловодске (я вернулась из Москвы, где на общественных началах работала на ТВ и в пресс-службе фракции ЛДПР в Государственной Думе. У меня хорошие взаимоотношения с отцом. Я его очень люблю).
В пятницу, 24 июля 2015 года, мама попросила у отца по телефону деньги на мой отдых в г. Кисловодске. А через 6 дней, 29 июля, об этом узнал его сын от первого брака и родная сестра отца. Они были против (они всегда были против доброжелательного отношения моего отца ко мне). И рано утром, в 6:30, моя мама отнесла деньги отцу, вернула полностью всю сумму.
Но 30 июля в 8:30 к нам домой приехали сотрудники полиции ОП № 2 и настаивали на том, чтобы мы поехали с ними в ОП разбираться с хищением (грабежом) денег. В это время к нам пришел мой отец и просил сотрудников полиции нас не трогать, сказал, что мы всё решили между собой и он отказывается от жалобы, деньги у него. Но сотрудник полиции (как потом я узнала, по фамилии Кусов) игнорировал слова моего отца. Взяв его за плечо, он провел его к лифту и сказал ему уходить. Меня с мамой в окружении нескольких мужчин насильно увезли в Затеречный ОП № 2 г. Владикавказа.
Сотрудники полиции Тбоев, Кусов и еще один, фамилии которого я не знаю, но опознать могу, а также дознаватель Санакоев издевались надо мной и моей мамой: выталкивали из одного кабинета и вталкивали в другой, орали и постоянно кричали: «Признайся, и мы тебя отпустим». Подсунули мне бумагу для показаний. Когда я начинала все спокойно объяснять, им это не нравилось, и они хором, стоя надо мной и мамой, кричали. От этого крика становилось жутко, словно меня хотят сравнять с землей. Мне становилось плохо с сердцем. Полицейские периодически меня обзывали отличницей: «Давай защищайся, умная!» и называли Иваном. Позже я поняла, почему Тбоев называл меня Иваном. Дело в том, что я не говорю свободно на осетинском языке и сестра моего отца меня в детстве попрекала этим. 
Полицейский Тбоев, судя по ушам и поведению, бывший борец или боксер, постоянно перекрикивал меня и маму, махал руками, приседал на колени и рычал, как зверь, словно он на боевом ринге.
В своем кабинете дознаватель Санакоев постоянно показывал мне Уголовный кодекс, угрожая четырьмя годами тюрьмы и допросом продолжительностью 3-4 часа. Третий полицейский (фамилии которого я не знаю, но опознать могу), сидя в кресле с задранными кверху ногами, говорил мне, что моя прописка в паспорте ненастоящая, что я ее сама проставила. 
Здесь же у Санакоева полицейские, окружив нас, вновь кричали: «Признайся, и ты пойдешь домой!» Я просила позвать начальника полиции, и каждый говорил, что он начальник. От такого психологического прессинга я стала произносить несколько раз вслух: «Помогите мне кто-нибудь!» Все замолчали. И в этот момент в распахнутых дверях появился мужчина, он подошел к столу Санакоева и, обращаясь ко мне, вежливо сказал: «Я твой государственный адвокат Байсангуров, я знаю, ты ни в чем не виновата». Протянул мне лист бумаги, показал, где надо расписаться, и пообещал: «Сейчас ты пойдешь домой». В этот момент дознаватель Санакоев стал ускоренно распечатывать листы, и Байсангуров мне их подкладывал, указывая, где ставить подпись. В какой-то момент я не там поставила подпись, Байсангуров вспылил, а Санакоев быстро распечатал новый лист бумаги. В этот момент что-то меня насторожило, но я поставила подпись. Я не знаю, что было написано на этих листах — ни Байсангуров, ни Санакоев мне не объяснили. Государственный адвокат Байсангуров вошел ко мне в доверие, и я слепо подписала бумаги, не читая их. Поскольку я находилась в шоке от поведения окружавших меня огромных, спортивной комплекции мужчин.
Байсангуров, взяв бумаги, сказал: «Я иду в прокуратуру с документами тебя освобождать!» Я схватила его за руку и просила не оставлять меня там, что мне страшно находиться в окружении полицейских. Я настолько верила в порядочность этого адвоката, что схватила его за руку с тем, чтобы он не оставлял меня. Моя мама тоже побежала в Затеречную прокуратуру к заместителю прокурора А. Г. Туаеву, но его не было на месте. Байсангурова, со слов мамы, в прокуратуре не было. Маму больше не пустили в здание полиции. 
Тем временем издевательства надо мной продолжались. У меня взяли отпечатки пальцев и ладоней. Спустя час за мной пришел дознаватель Санакоев и сказал: «Пойдем на выход, вниз». Я подумала, что меня отпускают домой, как ранее обещал Байсангуров. На самом деле Санакоев меня обманул! Когда я увидела, куда он меня ведет, я побежала наверх. Мамы не было нигде. Я забежала в кабинет полицейского, где у меня снимали отпечатки пальцев и ладоней. Оттуда меня насильно вытолкал Кусов. Я в коридоре звала маму. Весь второй этаж это слышал, сотрудники проходили мимо, все молчали, словно ничего не слышали и не видели. Затем Кусов схватил меня за руку и плечо и насильно стал вести по лестнице вниз. На первом этаже он меня уже тащил по полу. Я схватилась за железную входную дверь, меня отцепила женщина-полицейский, и вместе с Кусовым они насильно закинули меня в дежурную часть за решетку.
С 17 до 23 часов надо мной продолжали издеваться. Здесь у меня снова взяли отпечатки пальцев и сфотографировали. Периодически к решетке подходил Кусов и говорил: «Признайся, и мы тебя отпустим!» Мне становилось плохо с сердцем, я просила таблетки, но мне никто лекарства не давал. Я лежала на какой-то деревянной доске. Пришел полицейский Тбоев и спросил: «Эта девочка еще не умерла?» Я подняла голову и попросила у него лекарства. Тбоев ответил: «Мучайся, не будет тебе лекарства!» Позже мне вызвали «скорую помощь». Врачи сказали полицейским: «Как вы такую здесь держите, она же стоять не может на ногах!» Я попросила у врачей препарат мексидол. Они сказали, это дорогое лекарство, у них его нет. Я им ответила, что у моей мамы оно есть в сумке, позовите маму. Этот лекарственный препарат утвержден Мин-
здравом РФ и состоит в списке жизненно важных. Врачи попросили исполнить мою просьбу — позвать маму. Но ее так никто и не позвал.
В 12 часов ночи женщина-полицейский надела на меня наручники, соединив их со своей рукой. Меня увезли в машине с решетками под конвоем двух полицейских с автоматами в Правобережный ИВС. Мои мама и отец не знали, куда меня отвезли. Позже дознаватель Сослан Санакоев сказал моей маме, что меня увезли в Беслан, потому что в Затеречной полиции негде спать, а отцу мой брат сказал, что меня повезли в Беслан покормить. 
В ИВС Беслана я была до 14 часов следующего дня. Я лежала на бетонном полу, мне не хватало воздуха, передо мной было большое закрытое окно с решеткой. Чтобы как-то держаться, я стала мыть полы в ИВС. Все это время я не могла ни есть, ни спать.
В 14 часов дознаватель Санакоев вывез меня из ИВС во Владикавказ. Во Владикавказе по пути мы забрали маму и поехали в Затеречный ОП. В кабинете Санакоева мы ждали час Байсангурова. Он пришел, и Санакоев сказал, что хочет поменять мне статью «грабеж» на статью «самоуправство». «Только никому не жалуйтесь», — добавил он. Я ответила, что ни в чем не виновата и что мне нужен независимый адвокат. Санакоев сказал, что мне нужно подписать бумаги, и если я этого не сделаю, то отца моего посадят. Мне дали две бумаги, которые я подписала, не прочитав содержание. Они пользовались моим шоковым состоянием после нахождения в Беслане. Подписывая, я думала: это мое освобождение! Последнюю, третью бумагу сказали почитать. Не согласившись с прочитанным, я отказалась ее подписывать, тогда Санакоев сказал, что не сможет мне помочь. 
Возвращаясь к 30 июля 2015 года, хочу еще сказать, что Тбоев насильно забрал у меня новую розовую маленькую сумочку. Он искал повреждения на ней, но не нашел. Я просила не рвать ее, на что получила ответ от Кусова: «Мы тебе новую купим!» 
31 июля, после того как Санакоев сказал мне, что ничем не сможет мне помочь, Санакоев, Байсангуров, моя мать и я поехали домой к отцу. Я думала его обрадовать. На выходе из здания ОП № 2 Санакоев неожиданно сфотографировал меня на свой мобильный телефон, рядом был Байсангуров. Приехав к дому отца, у подъезда Санакоев вновь сфотографировал меня на свой мобильный. 
Отца дома не было, мы ждали его 40 минут. Я поняла, что Санакоев дружит с моим братом, он с ним созванивался все это время. Меня это немного удивило. Отца привез мой брат. Отец, увидев меня, заплакал. Мой брат сказал: «Что-то вы ее рано освободили». Санакоев взял ключи у моего брата от квартиры. Я, мама, Санакоев, Байсангуров поднялись в квартиру отца. Санакоев открыл ключами дверь от квартиры отца. Мы вошли. Санакоев спросил, где в квартире лежали деньги отца, я показала, и в этот момент он опять сфотографировал меня на мобильный. Я не понимала, что происходит и почему мы в квартире без моего отца. Никто ничего мне не объяснял. Затем мы спустились вниз. Байсангуров сказал, чтобы я обняла своего отца, что я и сделала. Что за спектакль это был, я тогда не понимала. Я никогда по заказу не обнимаю родителей. Затем Санакоев довез нас с мамой до дома. Мы вышли.
От мамы я узнала, что из ИВС Беслана меня освободил авторитетный в республике юрист. Он позвонил Санакоеву, сказал, что он творит беспредел, и Санакоев приехал за мной. После Санакоев просил, чтобы мама никому не жаловалась.
После всех издевательств, которые надо мной и моей мамой Галабаевой Фатимой Таймуразовной учинили сотрудники отдела уголовного розыска Затеречного ОП г. Владикавказа — Тбоев, Кусов и еще один полицейский (фамилию которого не знаю, но могу опознать), а также дознаватель Санакоев с приближенным адвокатом по фамилии Байсангуров, я до настоящего времени не могу прийти в себя. 
Мой отец плакал, говорил, что его обманул его сын и Санакоев. Он много раз ходил и писал заявления в полицию на имя заместителя прокурора Затеречного района города А. Г. Туаева об отзыве заявления, о закрытии уголовного дела против меня. Но никто его не слушал. Ему говорили: «Опять ты пришел, иди домой!» 
О том, что со мной произошло, я изложила в жалобах в правоохранительные органы города и республики. 
7 августа 2015 года рано утром, когда я вышла из дома в магазин, неожиданно ко мне подъехала машина, в которой сидел полицейский Затеречного ОП (могу его опознать). Он предложил мне сесть в машину. Я отказалась, сославшись на маму, которая здесь недалеко. Тогда полицейский уехал. Компетентные люди сказали мне, что скорее всего мне хотели подбросить наркотики или запрещенные лекарства, и посоветовали зашить все карманы одежды. Они также высказали предположение, что меня может сбить машина. Поэтому в целях безопасности я ушла в женский монастырь г. Алагира, где прожила около двух с половиной месяцев.
После возвращения домой из обители в середине октября дознаватель Санакоев стал мне угрожать психиатрической экспертизой. Я понимаю почему. 
Поскольку я обратилась в прокуратуру республики, спустя время меня пригласил следователь Северо-Западного межрайонного отдела СУ СК России по РСО-Алания, которому я изложила все происшедшее со мной с указанием конкретных фамилий, в том числе и дознавателя Сослана Санакоева. 
Я также обратилась с жалобой в Адвокатскую палату РСО-Алания на адвоката Байсангурова. 
30 октября 2015 года мой защитник обратилась к прокурору Затеречного района г. Владикавказа с заявлением об отводе дознавателя С. Санакоева. Отвод Санакоева прокуратурой был удовлетворен. До удовлетворения отвода прокуратурой, 2 ноября 2015 года примерно в 17 часов, Санакоев позвонил мне и сообщил, что 3 ноября в 11 часов я должна быть на экспертизе в психиатрической больнице. Я понимаю, почему встал вопрос о проведении психиатрической экспертизы: показать, что все, о чем я изложила в своих жалобах, не соответствует действительности и что сотрудники Затеречного ОП города достойны звания полицейского. Им выгодна эта экспертиза для защиты своих противоправных действий. 
За всей этой историей стоят мой сводный брат и родная сестра отца, которым нужна квартира отца и его деньги. Ради материальных благ они сотворили со мной все, о чем я поведала выше, обманули моего отца, пожилого человека 1936 года рождения, инвалида первой группы, перенесшего инсульт.
3 ноября 2015 года полицейские поймали моего отца на улице и увезли в психбольницу на психиатрическую экспертизу. Женщина-полицейский Саламова, войдя в доверие к моему отцу (сказала, что они родственники), усадила его в машину и повезла в психиатрическую больницу на экспертизу. При этом она уверяла старика: «Не бойся, все будет хорошо, поедем в одно место». Он ей поверил, а потом жаловался на нее.
С 30 июля 2015 года до настоящего времени я, можно сказать, не живу. Все мои жалобы в правоохранительные органы результата не дают. Я не совершала никакого грабежа. Это абсурд. Отец меня любит, всегда гордился мной, что вызывало негативную реакцию у его родной сестры. Я все годы за ним смотрю, помогаю, ухаживаю. Он говорит, что жить без меня не может. Никто не вправе вмешиваться в нашу с отцом жизнь. 
Мне говорят держаться, хорошо выглядеть, быть сильной. Но как маскировать боль моего сердца внутри? Сегодня или завтра мое сердце может остановиться, я боюсь, что не выдержу. Я же человек, у меня больше нет никаких физических и моральных сил. Я хочу покоя, чтобы меня с мамой оставили в покое. Мои родители с первых дней этой истории просят закрыть это сфабрикованное против меня дело и оставить нас в покое. Я официально отказалась от наследства и от всякой материальной помощи моего отца в пользу брата, выписалась из квартиры.
Я в отчаянии. Не верю работникам Затеречного отдела полиции города. Все они друг друга покрывают, выставляя меня нездоровой. В том числе государственный адвокат Байсангуров, который вместо того, чтобы меня защитить, сделал все наоборот — с его легкой руки меня отправили в ИВС Беслана. Считаю, что все эти люди (если, конечно, они люди, поскольку люди так не поступают) — Тбоев, Кусов, Санакоев, сотрудник полиции, сидевший за рулем, когда меня и маму доставляли в Затеречный ОП города, а также государственный адвокат Байсангуров должны ответить за свои действия и поступки, описанные мною выше.
Уголовное дело не закрыто, дознание продолжается, и я не знаю, чем вся эта история завершится. 
С уважением, 
Земфира ГАЛАБАЕВА
От редакции. Когда верстался номер, стало известно, что «прокуратурой Затеречного района г. Владикавказа по уголовному делу № 3/39000 внесено требование об устранении нарушений закона, допущенных в ходе предварительного следствия, а также представление об устранении нарушений закона и привлечении начальника ОД ОП № 2 УМВД России по г. Владикавказу Кокоева В. Б. и дознавателя ОД ОП № 2 УМВД России по г. Владикавказу Санакоева С. Г. к дисциплинарной ответственности».
Разумеется, сам факт привлечения к дисциплинарной ответственности забывших об элементарной человечности, дискредитировавших себя в профессиональном и нравственном смысле «держиморд» можно считать положительной реакцией со стороны прокуратуры. Но если все изложенное в этом письме, в этом крике о помощи хотя бы наполовину соответствует действительности, то к таким следователям, дознавателям, адвокатам и полицейским надо применять не только дисциплинарное взыскание. Они, как минимум, не должны уже занимать свои должности, а как максимум — должны быть привлечены к ответственности уголовной, дабы другим неповадно было. Или забитого насмерть Цкаева нам мало?
http://www.pulsosetii.ru/article/5277