Интервью муфтия Северной Осетии Али-хаджи Евтеева
— На прошлой неделе вышло интервью Руслана Бзарова (http://www.regnum.ru/news/1265639.html). Поднятые в нем темы вызвали широкое обсуждение на форумах, вКонтакте и т.д. Поскольку интерес к теме ислама в Осетии очень велик, мы решили узнать, так сказать, официальную точку зрения. Руслан Сулейманович и другие светские исследователи считают, что численность приверженцев ислама в Северной Осетии не превышает 15%. Согласны ли Вы с этой цифрой? Сколько мусульман в Осетии?
— Я вам скажу, откуда родилась эта статья. Мы вот здесь пять часов с ним беседовали, в заключение попросив написать что-нибудь об исламе, и вот, спровоцировали эту статью. Конечно, в некоторых моментах, в том, что касается цифр, я не согласен. Но не в цифрах дело. Представим, что было бы сто процентов осетин-мусульман. Для меня как для религиозного деятеля дело не в цифрах. Но ради справедливости мы позволяем себе одергивать людей, которые говорят, что в Осетии 80% православных. Мы их осекаем, не имея каких-то стратегических целей. У нас складывается впечатление, что это делается намеренно. Мы не знаем, почему, зачем, и выбрали такую позицию: мы будем просто говорить правду, одергивать людей, а там на их совести.
Что касается Осетии и ее мусульманского населения, то мне очень бы хотелось заглянуть в ту темную часть нашей истории, но, к сожалению, историки не дают нам такой возможности – не знаю, из-за некомпетентности или каких-то других соображений. Это 150, 200, 300 лет назад – и все, исторический провал. Нет исторической информации, все какие-то домыслы. Как нашли как-то череп доисторического человека и череп обезьяны, и из этого – все картинки, что мы видим в учебниках истории. То же самое и у нас творится: где-то откопали крест, и все – вплоть до облика священника все уже известно. Я и Руслана спрашивал: почему, если мы берем 13-й, 14-й век или еще дальше – вам известно все, вплоть до того, у кого какой конь был. А тут двести-триста лет, и вы говорите – информации нет, тогда писали, потом прервалась письменность… По некоторым фактам мы дали себе право усомниться в официальной истории Осетии относительно присутствия в ней ислама.
Это массовые факты захоронения по канонам ислама на территории Осетии, начиная еще с Аланского царства. Первые – 12-13-й века. Осетины традиционно проживают в пяти ущельях, и среди историков обычно говорится: это ущелье – христианское. Мы находим в этих ущельях древние башни, могилы с надписями на арабском языке – я знаю арабский, вижу, что там написано. Генрий Кусов, не помню, как называется его книга (что-то вроде: Осетия – скорее всего, имеется в виду «Неизвестная Осетия»), там фотография: башня в Алагирском ущелье, которое исконно считается христианским, мол, исламом там никогда не пахло. На этой башне высечено свидетельство на арабском языке, что нет божества, кроме Аллаха. Подпись под фотографией следующая: «неизвестная надпись на древнем языке». Один из наших ребят, знающий арабский, пришел к нему, говорит: я знаю, что здесь написано. Тот ответил (очень интересный для историка ответ): молодой человек, сделать эту поправку – открыть совершенно новый взгляд на историю Осетии, мы этого делать не будем. Как историк он мне не понятен. Историк должен констатировать факты, увязывать их будут потом. Напрашивается вывод, что есть какая-то программа, которую реализуют.
Мы создали архивную группу. Читая архивные материалы, у нас сложилось мнение, с которым никто не согласится, особенно историки: что абсолютное большинство осетин были мусульманами. Мы сомневаемся вообще в наличии христиан-осетин в определенные периоды. Нам это, как религиозным людям, ничего не дает, мы просто констатируем факт. Само понятие вероустава, религии пришло в русский язык из греческого, из Византии. В осетинском языке этому одно название: «дин» — из арабского. Более того, осетинский язык настолько пропитан арабскими словами, что если их удалть, мы не сможем общаться. Исламская, арабская тематика настолько присуща фольклору… В общем, если сейчас священник захочет поговорить с осетином на осетинском языке о Судном дне и так далее, его речь на 50% будет состоять из арабских слов. Руслан отрицает этот факт, но, говорят, когда после открытия границы он попал в Турцию, то переселенцы-осетины пришли посмотреть на христианина-осетина, потому что они никогда об этом не слышали.
Другая, параллельная тема – языческий культ, который у нас культивируется. Опять-таки, познакомившись с осетинской диаспорой в Турции – это пятое поколение потомков дигорцев, иронцев, переселившихся туда во время Кавказской войны – они не знают основополагающих слов языческой культуры, которая сейчас пропагандируется. Например, у них в языке нет слова «Уастырджи». У них отсутствует понятие совмещения мольбы с распиванием спиртного. В их семьях не присутствует культ принятия спиртного. Если говорить, что их турки переделали – нет, они помнят своих дедов. Я говорил с людьми, которым сейчас 60-70 лет – у них не было этого, причем это разные фамилии. Мне кажется все этой какой-то большой аферой. Не знаю, зачем это делается. Просто неправду говорят, что в Осетии не было ислама или он был незначителен.
Вот еще Руслан говорит, то, когда осетины переселялись на равнину, княжеским родам, которые по преимуществу были мусульманами, давали землю, а простым людям они разрешали селиться там только на условиях принятия ислама. Сейчас мы копаемся в архивах, картина по всем удельям одна: три рубля, корова, отрез на рубаху давали, если человек покрестится. Расселяли их раздельно – например, взять селения Дигора и Чикола – они были Ново-Христиановским (равнина, хорошие земли) и Ново-Магометановским (болото). Те, которые взяли по три рубля – мы сейчас в архивах нашли – они, оказывается, мечети построили. И эти мечети с шумом и скандалом снесли. Они крестились, будучи неверующими, думали, что это так пройдет, деньги возьмем… Больше строить мечети им не давали, когда умирали, запрещали хоронить по исламским обычаям. Все это вызыает у меня большое сомнение в том, что говорят наши историки.
Касаясь традиционного мировосприятия, когда Руслан Бзаров объяснял нам это все, то ссылался на то, что получил это от предков. В Осетии очень модно ссылаться на предков, но предки – это осязаемые люди. Его отчество – Сулейманович, он – уроженец селения, которое до сих пор считается мусульманским, недавно мы восстановили там мечеть. Мой заместитель Хаджимурат (Гацалов) спросил его: ты получил это от своих предков? – Да. – От тех, кто мечеть построил?… Тогда он осекся. Мы говорили о единобожии и так далее. Это миропонимание тех, кто построил эту мечеть, а они были мусульманами.
С одной стороны, мне понравилась его статья, особенно в части, которая касается власти, что она призвана обслуживать людей, их интересы, а не решать, быть чему-то или не быть. С цифрами я устал уже бороться. Сейчас мы добились – 20%. Когда я пришел два года назад, было 2%. Все говорили: христиан – 80%, мусульман – 2%. Через полгода моей деятельности на посту муфтия в СОИГСИ стали озвучивать 7%. Потом — 12%, сейчас – 20%. Нам это все забавно.
— А на самом деле?
— Что мы считаем? Если берем общее население в административных границах Северной Осетии – тогда 30%. Сели, посчитали – у нас же села разделены, это – христианское, то – мусульманское. Заезжаешь с Кабардино-Балкарии, идет Эльхотово (мусульманское), затем Змейская – это беженцы с Южной Осетии 50-х годов. Дальше – Карджин – мусульманское, Заманкул – мусульманское, Беслан – мусульманское, Дарг-Кох – непонятно, в Бруте было две мечети, Хумалаг – те же самые Дударовы основатели. Получается, из девяти городов и сел семь – мусульманские. Мы посчитали просто по количеству населения, у нас получилось примерно 30%, и мы об этом говорим. Если с нами кто-то спорит, нам от этого ни холодно, ни жарко. От Владикавказа, где живет половна населения республики, взяли треть, это сто, отняли 50 – осталось 50 тысяч. И сложили села, которые мусульманские, вот у нас получилось 30%. Это Пригородный район – ингушские села, это кумыкские села в Моздокском районе, это часть Иронского и Дигорского районов. Некоторые стали возражать – убери ингушей и кумыков. Хорошо – тогда уберите русских, армян и грузин, и у нас получится 80% мусульман-осетин. Это что касается цифр. Путаница, каша полная. Наши – это 30%, которые оставляют желать много хорошего в своем поведении. Я говорю о мусульманах, о моей пастве. В этих 30% — из них если пара тысяч наберется практикующих, будет хорошо. А 30% — это около двухсот тысяч. Вот соотношение. Как одна из причин, это связано с массовым переселением. Вторая причина – коммунизм. Сейчас мы будем просто стараться восстановить, насколько это возможно, духовный и моральный облик людей в соответствии с канонами ислама. Это наша основная задача.
— Благодаря Вашей работе, численность мусульман растет…
— Цифры растут! Наверное, мы отличаемся от других республик: если взять Соборную мечеть Владикавказа, 98%, если не 99% прихожан – молодежь до 30 лет.
— Зайдешь в Духовное управление мусульман где-нибудь в Центральной России – по большей части увидишь людей среднего возраста и пожилых. У Вас в приемной – сплошная молодежь.
— Вот парень, чемпион по боксу, в тренировочном костюме, мы ему сколько говорим: одевайся нормально! Козаев Аслан, с Южной Осетии, принял ислам несколько лет назад.
— Приехал сюда учиться, наверное?
— Южанцев у нас три потока: один – 1944 год, когда заселяли дома выселенных ингушей, второй – это пятьдесят-какой-то, и третий – это уже девяностые годы. Его родители – со второго. Он родился в Змейской.
— Кстати, светские и духовные власти Южной Осетии едины в том, что мусульман в республике не было и не будет, строить мечети им не позволят, и позиция в этом плане очень жесткая.
— Если они говорят, что там нет мусульман – не проблема, мы не собираемся доказывать, что они есть. Они обеспокоены, говорят, что исламу здесь не быть – я их понимаю. Руками мусульман сделано много нехорошего в России. Они мои братья, я их не списываю со счетов, но, к сожалению, когда-то, может быть, я и сам был недалек от всего этого.
— От ваххабизма?
— Да, я был очень радикальным. Я не люблю это слово – ваххабизм, я от него устал. Я учился в Саудовской Аравии и, естественно, я был ваххабитом для многих. Давайте по Южной Осетии пока… Они не хотят, чтобы мечеть там была. С одной стороны, я их понимаю, с другой стороны, хочу сказать, что никто никуда не денется. Если там появятся мусульмане, там будет мечеть, однозначно. Законы, по которым они собираются жить, думаю, будут близки к российской Конституции, которая это позволяет. Это дело одного-двух грамотных юристов, и мусульмане отстоят свои права. Более того, если они там появятся, это будут южные осетины. Это будут ближайшие родственники того же Эдуарда Джабеевича – народ очень маленький, и будет там тогда и мечеть, и все. А то, что они говорят – нет мусульман, то во время конфликта они говорили другое. Очень некрасиво повела себя (уполномоченная по делам религии РЮО) Соня Хубаева. Я был там в дни конфликта – собрал ребят, мы поехали. Конечно, все молча подумали, что мы приехали туда воевать, без проблем нас пропустили, сопроводили, на третий день, когда там еще бои шли. Мы поехали посмотреть, поддержать. Дошло до того, что нам хотели раздать оружие, но потом не нашли.
В те дни мы общались и с Чочиевым, и с Эдуардом я виделся – они были благодарны, особенно за поведение чеченских ребят. Отец Георгий сразу вспомнил, что половина его родственников явлется мусульманами, которые переселились в Турцию – Пухаевы. Заявил на первом канале, что пути Господни неисповедимы: когда наши православные братья нас убивали, нас спасали мусульмане. Когда мы говорили с Соней – это был уже второй мой визит в Южную Осетию, я сопровождал делегацию Совета муфтиев – у меня возникла идея: давайте отправим в хадж ребят из Южной Осетии, благотворительная такая акция. Она сказала: с удовольствием. Я сделал поправку, сказал: ребят у вас, конечно же, нету – осетин, но, наверное, есть татары, давайте кого-нибудь найдем. Она говорит: нет, у нас свои есть, и достаточно! Видимо, увидела какой-то интерес в этом: арабы, это же связано всегда с деньгами.
Я попросил у Равиля Гайнутдина десять мест. Мы там никого не нашли. Были ребята из Цхинвала, учащиеся в России. Здесь у нас много ребят из Южной Осетии, которые приняли ислам, и мы их послали. Теперь, я читаю, она говорит, что это была чуть ли не попытка вербовки какой-то, но она очень технично нам отказала. Это очень некрасиво, и я официально заявляю: это – ложь. Отец Георгий тоже совсем в другую сторону сейчас. Так оно всегда бывает. Я считаю это поведение некрасивым с его стороны и непорядочным. Мы очень долго перезванивались после этого, он звонил, спрашивал, как семья и т.п. Если вы слышали, в Турции были митинги протеста против войны – это мы все организовали, потому что осетины-мусульмане – очень активные, они нам позвонили, мы поделились информацией, прислали им фотографий достоверных, они организовали там пикеты – Аланский клуб. «Моторил» это все председатель Фонда «Эльбрус» Мустафа Царикаев, который мой хороший, близкий друг и постоянно с нами на связи. Мы и с Англией связывались, потому что и оттуда звонили мусульмане, из Европы, из разных стран. И вот такой вот ответ на привет… ладно, ничего страшного…
— Сколько мечетей на 200 тысяч осетинских мусульман? Планируете ли открывать новые?
— Всего 21 действующая мечеть, и столько же зарегистрированных местных общин. Тоже действуют, но нуждаются в реставрации, мечеть Беслана, Эльхотово, Заманкула и Ногкау. В ужасном состоянии Ногкау… У нас есть села, которые умирают. Люди погрязли в пьянстве. Хотя это село дало миру хороших сынов – Ахмеда Цаликова, может, слышали? Это села, где мы будем восстанавливать мечети. Кстати, в Беслане, если вы заметили, на мечети – новая крыша. Это делается на личные средства главы республики.
— После бесланских событий я проезжала мимо мечети с представителем городской администрации, который с неприязнью сказал: в таком состоянии она и будет стоять, никаких мусульман нам тут не надо.
— Такие настроения были, но никто не имеет на это морального права, потому что абсолютное большинство бесланчан – я сам бесланский – мусульмане. Когда-то Беслан был селом, к которому пристроили железнодорожную станцию. Появился район, в котором проживали в основном русскоязычные. Вокруг станции стали строить заводы, куда с разных районов республики начали приезжать рабочие. Но коренные бесланчане – 90% за то, чтобы мечеть была восстановлена. Мне постоянно звонят, просят номер счета, куда перечислить деньги. Церковь строили на голом энтузиазме главы республики и священников. Конечно, в газетах писали, что люди сдают деньги, но я беслановский, я знаю, что там никто не участвовал, денег не собирал. Не потому, что я против православия – люди сами так, они далекие от православия, вернулись к своим традициям. Кстати, основное слово, которое используется в таких обрядах – это дзуар. Оно грузинское, означает «крест» и ничего общего с язычеством не имеет. Какое-то время грузины были наместниками России на Кавказе, вели делопроизводство, были переводчиками, и вот с тех пор. Осетия – как перекресток, естественно, ее это коснулось…
— Духовное управление контролирует все общины, находящиеся на территории республики?
— Да. Автономные общины были, но, похвастаюсь, доверие ко мне привело к тому, что теперь все они входят в одну централизованную систему.
— А шииты?
— Я слышал, что появился какой-то фонд, который хочет заняться преподаванием, с Ирана. Оттуда дует ветерок. Нужно отдать иранцам должное, в плане вот этого драйва… они купили весь Запад своей точностью, исполнительностью – и своей простотой. Они приходят, со своими железными колечками… со своими амбициями и своей простотой. Но если брать религиозную сторону, надо понимать, что Иран – государство религиозное. Может, и в Турции найдутся люди моторные, но в Турции они не найдут никого так высоко, чтобы им помогли. Что касается шиитской общины, то, если брать тех нескольких человек, которые заявляют об этом, в общем, в религиозном смысле – нету ее. Если считать азербайджанцев шиитами – тогда она есть. Зарегистрированной религиозной организации нет, есть национальное общество «Азери». Есть у нас мечеть, в которой сейчас планетарий. Ее построили персы, но религиозная, молящаяся часть молится вместе с нами. Когда возрождение начиналось, их старейшина, Мехди-ага, азербайджанец – он уже умер – мы все вместе молились. Когда я принял ислам, я его застал. У нас в мечети висит картина, которую, он просил, если когда-нибудь вернут планетарий, повесить там. Он ее из хаджа привез.
— Что на ней изображено?
— Кааба, чеканенная, на бархате, красивая такая. Недавно такой шум поднялся из-за этого планетария. Он не работает двадцать лет – поднялся шум, что детей лишают планетария! Мы стали мониторить ситуацию и выяснили, что первые заинтересованные лица в том, чтобы там не было мечети – это те, кто сдавал помещения в аренду. «Изготовление печатей и штампов», например. И вот они пришли в детский сад, говорят: представьте, что здесь будут кричать «Аллах Акбар!», азаны пять раз, детям спать не дадут. В СМИ начали появляться статьи: я привык ездить в общественном транспорте и видеть надпись – «Планетарий», я не могу представить, чтобы этой надписи больше не было. Вот такие доводы. Сегодня я был у главы министерства культуры, подписал. Будут здание передавать нам, мы предложили ноу-хау…
— Ваша идея совместить в одном здании мечеть и планетарий поразила своей креативностью.
— Да, это наше предложение. Смотрите, учебный рабочий день – с 8.00 до 15.00. У нас – один намаз, мечеть свободна. Мы поинтересовались – что нужно для планетария? Говорят: стены, чтобы развесить картинки, купол и проектор. Мы купим его даже. Для того, чтобы ребенок с этим знакомился, я с удовольствием за свои личные средства куплю. Я же молодой, вы же видите… я чуть по-другому все вижу, и мы на фоне того, что происходит в соседних республиках, очень обеспокоены и понимаем, что нужно думать, нужно действовать. Мы хотим для мусульман открыть двери в нормальный мир. В гражданский мир. Для этого мы хотим воплощать вот эти проекты все. Сейчас мы планируем строительство культурного центра исламского. Даже чуть по-другому будет называться: Центр исламской культуры. Там будет библиотека – причем не для мусульман, это будет для всех, музей, будет зал на сто-двести мест для всяких торжественных мероприятий, для детей. Будет и помещение, чтобы наше руководство могло кого-то там встречать. То есть мы хотим открыть двери мусульманам во все стороны, во все слои общества. Идея с планетарием озарила нас тоже. Честно говоря, мы сами довольны, что она к нам пришла. Мы слышали, что в Европе это практикуют некоторые католические костелы – предоставляют свои помещения для университетов.
— В православой церкви такое вряд ли можно представить…
— Ну, наши друзья православные, они – да… Честно говоря, в церкви картинку с планетами повесить негде будет, потому что там иконы, и весь купол разрисован. К мечети требования диаметрально противоположные: чтобы стены были чистыми, и на них не было изображений ничего живого. Ну, попросим Гагарина не вешать, вот и все (все смеются).
— Как обстоят дела с подготовкой имамов, исламских духовных кадров? Во многих регионах эта проблема стоит достаточно остро.
— Думаю, в ближайшее время по России этот вопрос не будет решен. И одна из причин этого – я думаю, не последняя – это непонимание руководством общества того, что мусульмане – это пятая часть населения. Плюс – что мусульмане намного более религиозны, чем православные. Это факт. Нежелание пропитаться этим пониманием всегда вызывает какие-то точечные действия. Вот медресе, сколько оно будет выпускать – 10 человек? – нет, 10 много, давай 5. Мы говорим о кадрах, которые должны воспитывать людей. Мы не говорим о проповедниках сейчас. Проповедник с помощью (технических средств может очень многое) – одного-двух достаточно, вот Саид Бурятский… (все: мы подумали об одном и том же!).
Мы говорим о серьезной подготовке кадров и воспитании нового поколения мусульман. Креативно мыслящих, понимающих, что на дворе – XXI век. И для этого нужно в правильном соотношении планировать все. Мусульмане сами это не особо понимают, я сам не особо понимал, пока не ввязался во все это. Я думал: если Аллах даст мне возможность преподавать в мечети – все, большего мне не надо. Но теперь меня здесь выбрали муфтием – я смотрю, не так все просто. Я думал, мне одного-двух будет достаточно на республику – нет. Как только растет число мусульман – молодых, они блуждают в Интернете, и мы уже видим по поведению, по высказываниям, мониторим тоже ситуацию – нужно очень серьезно это ставить.
У нас вроде пока ситуация нормальная. Совокупность востребованности мусульманами знаний и тех, кто может их дать – нормальная, вроде не так мы пока отстаем по кадрам. Нужны кадры, но не так много. И эту необходимость мы в ближайшее время покроем. У нас около 20 человек учатся за рубжеом – на республику этого достаточно. Если они в течение 5-7 лет вернутся – это нормально. Это Египет, Саудовская Аравия. Успокаивает, что я их всех знаю лично, что это за ребята. Этого достаточно, чтобы вести образовательный процесс и все мечети обеспечить имамами квалифицированными. Думаю, что сейчас этого достаточно, а как это будет, мы ж не знаем. Рост численности мусульман с 1996 года, когда Россия первый раз вывела войска из Чеченской Республики, по 1998-99 год – 30% ребят, которые сейчас есть, за эти два года пришли. Бывают какие-то подъемы, спады. Поэтому если опять будет массовый приток, конечно, этих кадров будет мало. У нас больше проблема не с религиозными, а с управленческими кадрами. Нам приходится всем этим заниматься, а в итоге страдает и религиозный процесс. Вот так у нас обстоят дела с кадрами. Конечно, их мало. Если у нас человека 4-5 наберется, которым я со спокойным сердцем разрешу зайти в мечеть, дать урок… Но что в нашу пользу играет, что основная концентрация мусульман – здесь, во Владикавказе. И здесь легко точечно обеспечить это.
— Обращает на себя внимание некоторая агрессивность осетинских мусульман (сужу, например, по комментариям к интервью Бзарова). Как Вы находите с ними общий язык, ведь эта энергия молодежи неизбежно требует выхода?
— Да, она требует выхода. Если закупоривать ее – это все взорвется. А дать вот этому свободный выход – тоже нагадить. Как-то потихонечку, людям нужна какая-то отдушина. И когда я стараюсь это сделать, меня обвиняют, что я экстремист. Я хожу здесь на проповеди за джихад, делаю это намеренно – не как штатный сотрудник спецслужб, а как мусульманин, как верующий. Потому что ряд вопросов, на которые наложено табу самими духовными деятелями нашей страны – они являются частью религии. Не говорить о них – значит, сказать, что этого нету. Сказать, что этого нету — уровень первого класса, начинающего мусульманина, это сказать, что ты вообще не мусульманин. Это вопросы халифата, это вопросы джихада, это вопросы шариатской формы правления и все, что вокруг этого.
Мы по-хорошему уникальны на Северном Кавказе, и наша позиция такая: во-первых, джихад является частью нашей религии, который, в свою очередь делится на 14 степеней, одна из которых – вооруженный. Но и ее мы признаем: да, мусульмане имеют право защищать свой дом, свое имущество, свою честь и свою религию. Это его право, более того, мы признаем и убеждены в том, что это самый верный способ заработать себе вечное блаженство. Я открыто говорю: как только я скажу, что джихада нет в исламе, я вам сам признаюсь, что я уже не мусульманин, я из числа верооступников.
Насчет халифата: сплю и вижу во сне, как мусульмане живут в исламском государстве. Мне это очень нравится, об этом я много читал, и все сделаю для того, чтобы когда-то это получилось у кого-нибудь. Притом понимаю, что у меня это не получится. Я живу не в арабской стране, не в исламской стране. Я сейчас по границам хожу, по опасным очень, вы заметили… Но как придти к этому государству, к такой форме жизни – у меня немного другой путь, чем у тех, кто в лесу.
Я вижу его таким, какой он был у пророка Мухаммеда. Он говорил о своей религии, пришел момент, когда пришли люди, позвали к себе. Это были мединцы, они сделали его своим правителем. Когда я говорю об этом чиновникам, они с удивлением говорят: так это же честные политические выборы! В Думе есть люди, которые говорят: этот строй не совсем правильный. Большинство людей решило, что это правильно, мы будем жить по этим законам, но мы считаем, что было бы правильней вот так-то… Зюганов так считает, другие так считают. И мусульмане так считают, их сразу называют… Потому что по своей неграмотности – или это чей-то коварный план – они в бой бросаются сразу вместо того, чтобы оценить ситуцию.
Аллах тебя наградит за то, что ты хочешь сделать. Другое дело, что это нужно делать правильно. Если ты не будешь поступать правильно, Аллах тебя накажет. В исламе есть такое правило: за искренность намерений Аллах никому не обещал вести его прямой дорогой, то есть что его путь будет безошибочным. Для этого нужны еще дополнительные знания, как воплотить свои искренние желания. Да, они благие, но как их воплощать? Можно накормить человека по-разному: можно связать ему руки и затолкать в глотку. Намерение хорошее, но действия неправильные. Примерно это наша позиция, и с молодежью мы говорим не с позиции чиновников, как это делают некоторые духовные лидеры нашей сраны, не с позиции силовиков, которые, скажем, в Дагестане, разговор короткий – задал несколько вопросов – все, ваххабит.
Мы знаем, кто ваххабит, кто не ваххабит. Мы знаем, каким должен быть мусульманин, каким должно быть его вероубеждение, и стараемся привести к этому. Как патриот этой страны, я, может быть, промолчу, если узнаю, что человек пришел из леса. Если я увижу возможнось, что он нормальный, что он покаялся. Потому что от него будет больше пользы, чем если его просто взять и расстрелять и подтвердить свою враждебность к исламу всем тем, кто в лесу сидит, и тем, с кем эти «лесные братья» связываются по Интернету и мобильной связи. Поэтому мы с молодежью максимально терпимы. Мы взяли на себя обязательства доказать, что это государство им не вражеское, и мы это пытаемся донести, на встрече с Медведевым я тоже об этом говорил. Но нам нужно подтверждение, нам нужна поддержка государства. Да, я говорю, что они не враги, но вот вам пример – эта мечеть, которую суннитской называют. Люди двадцать лет совершают намаз – по колено в снегу они умываются зимой на улице. Я уж не говорю, что, извините, туалета нет – приходится идти в парк, платить деньги… За двадцать лет выросло поколение людей, я в Сочи сказал Дмитрию Анатольевичу: как Вы думаете, с какими чувствами они выросли? Напротив стоит Дом правительства – какое у них мнение об этих людях? Да, часть вины лежит на нас, мы были неактивны – мои предшественники. Но и на вас лежит эта вина, из окна же видно! Обращаюсь к нему: я не рассчитываю от вас на любовь к исламу, но интересы совпадают. Мусульмане – это та часть нашей страны, чьей неграмотной молодежью пользуются враги этого государства. Вы – та часть этой страны, которая может выбить почву из-под ног всяких провокаторов. Мы авансом стараемся это делать, мы заверяем: мы вам докажем, что все не так, как вы думаете, что все нормально.
Это мы им уже доказали, основываясь на знаниях, полученных от ученых. Что все, что от нас требует Аллах – это быть мусульманином, честным, порядочным там, где ты есть, и по мере возможности распространять эту религию. Все, что нам нужно – мечети, чтобы мы могли молиться спокойно, наших детей учить в медресе. В этом мы убедили людей – да, для этого у нас есть потенциал. Теперь мы тут авансом заручились за руководство: и тут все будет нормально. Нам говорят: нам не дадут мечеть, медресе, нам ничего не дадут. Мы сказали: дадут, и мы вам докажем. Сейчас мы пытаемся все это объяснить руководству.